УИЛЛЬЯМ БРАНХАМ провёл своё четырнадцатое лето 1923 года, помогая своему отцу присматривать за садом и работая в поле. У Чарльза были две лошади: одна — старая, приученная к плугу, которая принадлежала ему, и другая — молодая, которую ему одолжил мистер Уотен. Поскольку Чарльз имел два плуга с разным отвалом, то он всегда пахал одновременно двумя плугами. В один из июньских дней, когда Билли и его отец вспахивали кукурузное поле, лошади вдруг начали фыркать и нервно топать копытами. Билли с трудом удерживал свою лошадь между бороздами, чтобы отвал плуга не заходил на стебли кукурузы.
— Папа, что случилось с этой лошадью? — закричал он.
Лошадь Чарльза тоже приплясывала. Он остановился, вытер лоб своим красно-белым клетчатым носовым платком и стал всматриваться в горизонт.
— Сынок, надвигается буря.
Билли взглянул на лазурно-голубую линию горизонта.
— Буря? Но я не вижу никакой бури, папа.
— Сынок, ты не понимаешь. Бог дал животным инстинкт, и лошади могут учуять бурю, когда она ещё совсем далеко.
Они снова взялись за плуги, но не успели пропахать и двух борозд, как тёмные тучи покрыли горизонт. Им едва ли хватило времени отвести лошадей в конюшню, как подул порывистый ветер с дождём. Билли не часто думал о Боге, так как эта тема редко появлялась в домашних разговорах; но в тот день он размышлял о Нём: ему стало интересно, какими другими тонкими инстинктами Бог мог наделить животных. Вспоминая и размышляя о наблюдениях за другими обитателями леса, о чудесной гармонии природы, Билли пришёл к заключению, что Бог является очень умным существом.
Однажды, субботним утром, Билли спросил, можно ли ему пойти в город на весь день. Чарльз дал ему десять центов за помощь в течение недели и сказал: “Не расходуй всех денег в одном месте, сынок”.
Доехав до Джефферсонвилла на попутной машине, Билли направился к дому своего двоюродного брата, Джимми Пула. Потом он, Джимми и Эрнест Фишер пошли в центр города, чтобы потратить свои деньги. Идя по улице, Билли играл десятицентовой монетой, находящейся у него в кармане. Он ощущал себя таким богатым. Прежде всего, он купил стаканчик мороженого за один цент. Затем съел ещё две порции. После этого он пошёл в кондитерский магазин “Шимпф” и стал разглядывать огромные ряды стеклянных баночек, наполненных карамельными конфетами. Билли был здесь раньше и знал, что ему нравится больше всего. Он заплатил два цента за полкилограмма конфет с корицей. У него осталось пять центов — как раз то, что нужно, чтобы посмотреть двойной сеанс в “Театре Лео”.
После того, как Билли часами напролёт просматривал ковбойские фильмы, он воображал, что живёт на Западе и является героем на ранчо, приспособленном для приёма отдыхающих и обучения их верховой езде. Высшая точка его юношеского честолюбия заключалась в том, что он хотел быть настоящим ковбоем, с кожаными штанами и сапогами, с широкополой шляпой и норовистой лошадью, на которой никто не мог бы ездить, кроме него. Он часто слышал от отца, как тот в молодости объезживал полудиких лошадей и участвовал в играх и состязаниях ковбоев, проводившихся во многих штатах (от Кентукки до Техаса). Мальчик думал: “О-о, когда я ещё немного подрасту, поеду на Запад и буду настоящим наездником”.
Билли “тренировался” на старой пахарской лошади. После работы с отцом в поле он всегда приходил домой пораньше, чтобы выполнить повседневные домашние дела. Он отводил свою усталую лошадь за конюшню к корыту с водой, сделанному из выдолбленного бревна. Над корытом жужжали пчёлы. Лошадь погружала свою морду в муть, всасывая потоки воды, в то время как Билли снимал с неё упряжь и относил в конюшню. Младшие братья Билли толпились вокруг него. Они опускали в корыто волосяную “змею”, которую сплели из вычесанных из гривы и хвоста волос лошади. Когда лошадь всасывала воду, создавая волны, волосяная “змея” извивалась на поверхности воды, как скользкий медноголовый щитомордник.
Билли притаскивал из конюшни седло и забрасывал его на спину лошади. Вокруг корыта с водой густо разросся репейник. Билли, перед тем, как затянуть подпругу, рвал пригоршню колючих шишек и запихивал их под седло. Его братья усаживались на заборе в ряд, чтобы смотреть представление. Прыгая на спине лошади, Билли ударял своими каблуками в её бока, пытаясь заставить её взбрыкивать. Бедная старая лошадь, за весь день измождённая работой, просто ржала и ходила кругом, едва ли отрывая копыта от земли. Билли дёргался в седле из стороны в сторону, делая вид, будто его лошадь была свирепым лягающимся мустангом. Шлёпнув лошадь по спине соломенной шляпой, он кричал:
— Посмотрите на меня! Я ковбой!
Его братья смеялись и хлопали в ладоши.
В ТУ ОСЕНЬ, после уборки урожая, Билли большую часть времени проводил на рыбалке или в лесу, охотясь со своим псом Фрицем. Билли любил своего бывалого охотничьего пса и хвастался, что Фриц мог загнать на дерево любое животное, умеющее лазить по деревьям. Даже скунс не мог подорвать авторитет его пса. Фриц, бывало, загонял скунса в кучу валежника, затем бегал и лаял вокруг той кучи, чтобы держать скунса в напряжении. Когда Билли подбегал, всё, что ему нужно было сделать, это раздвинуть валежник и сказать: “Возьми его, дружок!” Фриц без колебания прыгал туда и хватал скунса, не обращая внимания на ужасно вонючие выделения, которыми тот обрызгивал его. Конечно, мать Билли не одобряла такого рода проделки.
Охота и рыбалка стали для Билли более чем приятным времяпровождением. Часы, проводимые им в лесу, приносили уединение от внешнего мира, стали утешением и временем покоя в его жизни, — жизни, невыносимо давившей на него обстоятельствами. В лесу Билли не чувствовал себя отверженным. Он чувствовал, что является частью живой природы, частью ритма времён года, частью естественного порядка вселенной. Он чувствовал, что принадлежит ей.
Билли, бродя вдали от дома, обнаружил Туннель Милл — сельскую местность, находившуюся в 24 километрах на северо-восток от Джефферсонвилла, вблизи Чарльзтауна, штат Индиана. Эта местность получила своё название от знаменитой мельницы, которая стояла недалеко от Фортин Майл Крик. В начале XIX века человек по имени Джон Уорк искал подходящее место для постройки мельницы. Найти идеальное место было нелегко. Вода должна была течь с достаточной скоростью и силой, чтобы вращать огромное колесо его мельницы большую часть года. Джон Уорк заметил, что в одном месте реку Фортин Майл Крик почти полностью охватывает большой скалистый холм, снижая, в результате этого, уровень воды на семь метров. Он практично рассчитал, что если построить мельницу на стороне холма, находящейся ниже по течению, и с помощью динамита сделать туннель прямо в скалистом утёсе по направлению к верхней части течения реки, тогда крутой спад воды через туннель снабжал бы колесо его мельницы всей необходимой силой. Постройка мельницы и туннеля была завершена в 1820 году. Это и дало той местности соответствующее название — Туннель Милл. Тридцать лет спустя, сын Джона Уорка продал мельницу Уилфорду Грину, чья семья и управляет ею до сих пор. В связи с этим, местные жители иногда называют эту местность Гринс Милл.
Отдалённая от цивилизации, местность Туннель Милл кишела рыбой, оленями, опоссумами, скунсами, енотами, ондатрами, бобрами, белками; там было много деревьев, холмов, камней, ручьёв, и царили тишина и безмятежность, — всё то, чего Билли желал в своей жизни. Он часто бывал там, добираясь на грузовиках, которые ездили взад и вперёд из Джефферсонвилла в Чарльзтаун. Иногда ему удавалось уговорить двух своих приятелей — Джимми Пула и Сэма Эдера — поехать с ним туда. Временами он брал с собой Эдварда и Генри. Обычно они спали в заброшенной избушке лесника и всегда ловили себе рыбу на завтрак прямо из ручья. В одном месте река Фортин Майл Крик достигала 3 метров глубины и 12 метров ширины, создавая тем самым великолепное место для купания. Билли окрестил это место “Бобровым Заливчиком”. Он прихватил с собой длинную верёвку и привязал её к суку дерева, который свисал над водой. С берега они могли хорошенько раскачаться на верёвке, а потом, выпуская её из рук, прыгали в ручей. Для мальчиков это были бесчисленные часы развлечения.
Когда Билли никого не удавалось уговорить поехать с ним, он один добирался на попутных машинах до Туннель Милл. Он целыми днями охотился, рыбачил и разведывал труднопроходимый лес. Во время одной из таких вылазок он случайно обнаружил своё будущее убежище. Обогнув холм, Билли очутился у подножия известнякового утёса. Он стоял на откосе, который вёл в ущелье глубиной около 25 метров. Вся эта местность была густо покрыта растительностью и усеяна глыбами известняка, падавшими с утёса. Билли шёл осторожно, прокладывая себе путь вдоль подножия, и тут он заметил у своих ног отверстие шириной чуть больше полметра, скрытое густым подлеском. Сначала он подумал, что это могла быть лисья нора — расселина между скалами хорошо скрывала животных от непогоды. Но более внимательный осмотр показал, что это был вход в пещеру. Сначала Билли просунул в отверстие ноги — расселина шла вниз примерно на метр. Оттуда дно пещеры под наклоном шло в направлении холма, где сформировался узкий проход, который был достаточно высок, чтобы можно было стоять во весь рост. Воздух был прохладным и сырым. Билли прошёл на ощупь небольшое расстояние вдоль коридора, но тут его охватил страх, что он споткнётся и упадёт в яму. Далее он не осмелился идти в темноте и решил вернуться сюда в другой раз уже более оснащённым.
Попав сюда в следующий раз, Билли прихватил с собой несколько свечек, чтобы иметь возможность продолжить исследование пещеры вглубь. Он юркнул в отверстие входа и съехал вниз по скользкому уклону к месту, где мог встать во весь рост. Здесь коридор был всего 45 сантиметров в ширину. Хотя стены были строго вертикальны, тени, вызванные мерцающим пламенем его свечи, подчёркивали многочисленные углы известнякового интерьера. Проход, слегка уклонившись вправо, немного расширился. Здесь дно и свод были довольно плоскими, словно эта часть пещеры была создана для обитания людей. Там даже был плоский выступ, который выдавался из одной стены и был величиной с кровать. После следующих трёх с половиной метров коридор снова сужался, дно и свод пещеры становились неровными; свод был усеян заострёнными глыбами известняка, плотно сдвинутыми одна к другой, однако, создавалось впечатление, будто они могут упасть в любое мгновение.
Билли прошёл уже около восьми метров от входа в пещеру, как вдруг остановился, присвистнув от изумления: впереди пещера расширилась и превратилась в небольшую комнату. В середине этой комнаты находился стол, сформированный из цельной массивной глыбы известняка. Он представлял собой прямоугольник шириной и высотой, примерно, в метр и полтора метра в длину. Поверхность стола выглядела изумительно гладкой и ровной, а четыре края казались совершенно прямоугольными. Но самой поразительной особенностью комнаты была заострённая треугольная глыба, выступавшая из свода пещеры в виде перевёрнутой пирамиды. Этот камень висел прямо над столом; вершина же пирамиды находилась всего в нескольких сантиметрах от поверхности стола.
Билли был доволен своей находкой. Это, казалось, было великолепным укрытием. Он решил не показывать этого места ни своим братьям, ни приятелям. Это будет его личной особой тайной. Выйдя из пещеры, он замаскировал вход в неё, чтобы никакой путешественник или охотник случайно её не обнаружили.
ЭТО БЫЛИ лучшие дни его юности, великолепные воспоминания: хождение по лесу, ночлег под открытым звёздным небом, ловля рыбы на завтрак, охота с винтовкой 22-го калибра, с помощью которой он добывал себе пищу на ужин. Стрельба Билли стала настолько меткой, что ему удавалось убивать белок с 50 метров, попадая каждой меж глаз. У него это стало спортивным увлечением, поэтому он не нажимал курок, пока белка не смотрела в его направлении. Не хуже он наловчился стрелять и из дробовика, без особых усилий сбивая любую пернатую дичь, которая едва успевала подняться в воздух.
Однажды, осенним вечером 1923 года, четырнадцатилетний Билли шёл домой со своим двоюродным братом Джимми Пулом. В тот день они оба охотились на пернатую дичь, но теперь их мысли витали где-то далеко — они шутили и смеялись, толкая друг друга. К несчастью, Джимми не счёл нужным разрядить свой дробовик, и он внезапно выстрелил с очень близкого расстояния, попав прямо в ноги Билли. Тот рухнул наземь, пронзительно крича от боли.
Джимми, упав на колени, стал лепетать сквозь слёзы:
— Билли, прости! Пожалуйста, прости! Это был несчастный случай. Я не нарочно…
Затем он хорошенько взглянул на ноги своего друга, и лицо его побледнело.
— Билли, не шевелись. Я сбегаю за помощью.
— Нет, не оставляй меня! — закричал Билли.
Но Джимми уже нёсся, как заяц, без оглядки. Когда же Билли посмотрел на свои ноги, он ужаснулся — они были прострелены почти надвое. Он откинулся назад, дрожа от страха.
“Боже, смилуйся надо мной”, — застонал он. “Ты ведь знаешь, что я никогда не…”, — он замолчал, пытаясь вспомнить что-нибудь хорошее из своей жизни, что могло бы воздействовать на Бога; нечто, чтобы Он смилостивился над ним.
“Боже, смилуйся надо мной. Ты знаешь, что я никогда не прелюбодействовал”, — единственное, что он смог придумать.
Вскоре вернулся Джимми с соседом, Фрэнком Эйхом, который отвёз Билли в больницу “Кларк Каунти Мемориал Госпитал”. Билли кричал от мучительной боли, пока медсёстры отрезали ножницами большие куски мяса и прочищали, насколько могли, зияющие раны. Мистер Эйх держал Билли за руку. Когда медсёстры закончили, они вынуждены были отрывать пальцы Билли от запястий мистера Эйха. Рентгеновский снимок показал крупную дробь, застрявшую между двумя артериями, так что малейшая царапина могла бы разорвать эти сосуды, и у Билли началось бы кровотечение. В те дни о переливании крови ещё не знали. Если бы Билли потерял слишком много крови, это для него оказалось бы смертельным.
В ту ночь Билли спал урывками, временами хныкая, а иногда стоная от боли. Чуть за полночь его разбудил хлюпающий звук. Ощупывая свои покалеченные ноги, он опустил руку в лужу крови. Единственное, что могли сделать медсёстры, вызванные колокольчиком, это промакнуть кровь полотенцем и потуже затянуть повязки.
На следующее утро медсёстры отвезли Билли в операционную и, чтобы он не испытывал боли, дали ему эфир. Доктор Ридер сделал всё, что было в его силах, но сомневался, сможет ли мальчик это перенести, так как Билли был очень слаб. Кроме отца и матери, на протяжении этого тяжёлого испытания возле Билли стояли две леди: миссис Стюарт, приятельница их семьи, и миссис Родер, чей муж был директором местных автомобильных мастерских.
Билли проспал с обезболивающим средством восемь часов. Когда он, наконец, открыл глаза, то увидел сидящую возле его кровати миссис Родер, плачущую, так как он был на волоске от смерти. Билли снова погрузился в сон и в течение последующего часа несколько раз терял сознание. Затем нечто произошло — нечто, похожее на сон, но более отчётливое, чем сон; ясное, как стекло, словно он на самом деле там был…
Казалось, что для его мира не было никакой опоры; ничто не могло остановить его падение. Он закричал: “Папа!” Это слово показалось плоским и безжизненным. “Мама!” — закричал он. Его матери там не было. “Боже, — вскрикнул он, — подхвати меня!” Его жалкие крики глухо раздавались в беспредельной пустоте. Была ли эта тьма бесконечной? Ушёл ли он за пределы земного, за пределы досягаемости Бога? Может быть, он вечно будет продолжать вот так падать… Его охватил ужас.
Потом он услышал слабый, едва различимый шум: страшные, стонущие голоса. По мере того, как он падал, эти звуки становились всё громче, пока полностью не объяли его — то были стоны и ворчания. Теперь в темноте появились лица, ужасающие женские лица, с язвенными нарывами вокруг глаз и с искривлёнными ртами, стонущие: “У-у… у-у… у-у… у-у…”
Билли вскрикнул: “Боже, смилуйся надо мной! Смилуйся! Если Ты только позволишь мне вернуться и жить, я обещаю Тебе, что буду хорошим мальчиком!”
Через мгновение он очутился опять в больничной палате, а его расплывшееся видение слилось с тёмными, глубоко посаженными глазами его матери. Её лицо озарилось, и она обняла своего сына, рыдая: “О-о, Билли, Билли, мы уже думали, что ты мёртв. Слава Богу, ты жив!”
Да, жив, но еле-еле. В те дни не было пенициллина, поэтому его грубые раны от заражения пылали жаром. Его пребывание в больнице растянулось на недели. Семья Бранхамов не имела денег для оплаты больничных счетов, поэтому миссис Родер открыла благотворительный фонд на имя Билли. Все медицинские расходы были, наконец, полностью оплачены благодаря совместным сборам денег: в её церкви, обществом помощи неимущим, у масонов, в Ку-клукс-клане и частными пожертвованиями.
Наконец, врачи сказали, что Билли поправился и его можно отвезти домой. К сожалению, его тяжёлому испытанию ещё не видно было конца. Дома он по-прежнему был прикован к постели. Прошло несколько месяцев, а состояние его ног не улучшалось. На протяжении многих мучительных мрачных часов Билли беспокойно метался на своём соломенном тюфяке, размышляя о том странном переживании, когда он погружался в ужасную тьму. Она казалась ему настолько реальной и правдоподобной. Где же он побывал? Врачи рассказывали ему о его физическом состоянии на тот момент: пульс резко убывал, и они были уверены, что он умирает. Билли задумался: “Уж не падал ли я в ад?” Это не давало ему покоя. Он подумал: “О-о, пусть я никогда снова не окажусь в таком месте; пусть никакому человеку не придётся идти в такое место, как то”. Затем он задумался над тем, что пообещал Богу: “Если Ты только позволишь мне жить, я обещаю, что буду хорошим мальчиком!” Что же означает “быть хорошим мальчиком”? И вообще, кто такой Бог? Все эти переживания озадачивали его.
Когда холодную зиму сменила тёплая весна 1924 года, стало очевидно, что состояние Билли ухудшилось, а не улучшилось. Икры его ног распухли вдвое их обычного размера, и опухоль поднялась к бёдрам, так что он не мог выпрямить ног. Доктор Ридер поставил диагноз: заражение крови, вызванное осколками, оставшимися в ранах. Жизнь Билли снова находилась в опасности. Врач рекомендовал ампутировать обе ноги до бёдер. Билли не мог смириться с мыслью о потере своих ног. Как же он сможет тогда охотиться и бродить по лесу? Уж лучше ему тогда умереть. С безусловной решимостью он отказался от ампутации ног, говоря сквозь слёзы:
— Нет, доктор, просто возьмите немного выше и отнимите их вот здесь, — и он провёл рукой себе по шее.
— Есть шанс обойтись без ампутации, — ответил доктор Ридер. — Мы могли бы попытаться очистить раны от инородных тел. Это небольшой шанс, но можно попробовать.
За этот небольшой шанс Билли желал ухватиться. Итак, спустя семь месяцев после того несчастного случая с дробовиком, он снова лежал на операционном столе. Доктор Ридер вместе с доктором Перлом, специалистом из Луисвилла, вскрыли его раны и осторожно проникали в ткани, извлекая, насколько они могли найти, кусочки засаленной охотничьей одежды, частички ружейных пыжей и крупную свинцовую дробь. Затем они зашили раны в ожидании лучшего.
Билли проспал много часов с обезболивающими средствами. Выйдя из этого “заточения” в яркий свет сознания, он прошёл ещё одно поразительное переживание, которое было таким же реальным и правдоподобным, как и предыдущее, но принципиально отличалось от него. В этот раз он знал, что у него не было сна ни в одном глазу, потому что он лежал на больничной койке, глядя прямо на своего отца.
Больничная палата стала расплываться, и он, вдруг очутившись на Западе, стоял в прерии. Повсюду, до самой линии горизонта, росли кактусы и травяные кустарники. Перед его глазами в небе висел огромный золотой крест, сияя, как солнце, и испуская во все стороны лучи света. Когда Билли вознёс свои руки к тому символу, казалось, некоторые из тех лучей направились прямо в его грудь.
Затем то переживание ушло, и Билли снова ощутил себя лежащим в больничной палате, глядя на своего отца.
Операция прошла успешно.
