Нерон отправляет Веспасиана в Сирию, возлагая на него ведение войны с Иудеями.

1) Когда Нерону доложено было о печальных событиях в Иудее[1], он, весьма естественно, почувствовал тайный страх и смущение; но наружно ста­рался быть высокомерным и показывал себя гневным, говоря: «во всем происшедшем виновата больше небрежность полководца, чем храб­рость врагов». Ему казалось, что императорскому величеству пристой­нее горделиво взирать на печальные явления и делать вид, будто его душа выше всяких несчастий. Однако его озабоченность изобличала его душевное волнение.

2) Долго размышляя о том, кому вверить взволновавшийся Восток, кому поручить наказание иудеев за их мятеж и сдерживание зараженных уже ими соседних народов, он остановился на Веспасиане, как на единственном человеке, способном совладать с критическим положением и могущем предпринять такую серьезную войну—человеке, выросшем и поседевшем в сражениях, еще задолго до этого возвратившем Риму потрясенный германцами Запад, подчинившем силой оружия римскому скипетру неведомую до той поры Британию и доставившем, таким образом, отцу Нерона, Клавдию[2] триумф, не заслуженный им собственными подвигами.

3) Видя в этом выборе хорошее предзнаменование, принимая также во внимание солидный возраст избранника[3] в связи с его военной опытностью, имея в его сыновьях залог верности его и замечая в этих юношах, только что достигших зрелого возраста, опору доблести отца; быть может, наконец, и потому, что Бог уже так все это предопределил,—он послал Веспасиана (3 г. до раз. храма) принять начальство над войсками в Сирии[4]. Предварительно однако, чтобы возбудить его рвение, он, приневоленный нуждой, всячески умилостивлял его и всевозможными любезностями старался расположить его к себе[5]. Веспасиан послал из Ахайи, где он находился вместе с Нероном, своего сына Тита в Алек­сандрию, чтобы взять оттуда пятый и десятый легионы[6], сам он от­правился чрез Геллеспонт и сухим путем прибыл в Сирию, где он собрал римские силы и многочисленные союзные отрады соседних царей.

ГЛАВА ВТОРАЯ.

Сильное поражение иудеев у Аскалона.— Веспасиан подвигается к Птоле­маиде.

            1) Победив Цестия, иудеи до того возгордились своим неожиданным успехом, что никак не могли умерить свой пыл и, точно воодушевленные счастливым роком, все настойчивее стояли за дальнейшее ведение войны. Кто только способен был носить оружие бросился, не долго думая, в поход, предпринятый против Аскалона. Это старый город, отдаленный от Иеруса­лима на 520 стадий, всегда ненавидимый иудеями и долженствовавший поэтому сделаться теперь первой жертвой их нападения. Во главе кампании стояли три человека, выдававшиеся телесной силой и преду­смотрительностью; это были: Нигер Перейский, Сила Вавилонянин и ессей Иоанн. Аскалон был сильно укреплен, но почти без войска: в городе находились лишь одна когорта пехоты и один лишь эскадрон всадников под командою Антония.

2) В своем ожесточении они шли так быстро, что сразу, как будто прибывшие из недалека, очутились пред городом. Но Антоний, предупрежденный заранее об их враждебном намерении, вывел уже своих всадников и, не робея пред многочисленностью и смелостью врагов, храбро выдержал их первый натиск и отбросил назад тех, которые подступили к стенам. Новички в борьбе с опытными сол­датами, пешие против конных, разбросанные в беспорядке против тесно сомкнутых рядов, с наскоро сколоченным оружием против воинов в полных доспехах, руководимые больше гневным инстинктом, чем предусмотрительностью, воюя против солдат, привыкших повиноваться слову команды и действовать по одному мановению, — иудеи были легко преодолены. Ибо как только их передовые ряды пришли в смятение, они уже были приведены конницей к отступлению и таким образом, на­пирая на задние ряды, стремившиеся к стене, теснили друг друга до тех пор, пока все, преследуемые конницей, не рассеялись по всей равнине. Широко и открыто расстилалась равнина пред римской конницей, что значительно способствовало победе римлян, для иудеев же было причи­ной гибели. Бежавших римляне обгоняли и оборачивались к ним лицом; собиравшихся на пути бегства они вновь рассеивали и убивали в бесчисленном множестве; другие окружали со всех сторон толпы иудеев и расстреливали их без всякого труда; иудеям многочисленность их, вслед­ствие отчаянного положения, в котором они очутились, казалась ничтожеством; римляне же, как их ни было немного, но благодаря тому, что счастье было на их стороне, считали себя достаточно сильными для того, чтобы одержать верх. Так как первые, стыдясь своего поспешного бегства и выжидая благоприятного оборота дела, боролись с своим несчастьем, а последние не переставали пользоваться своим счастьем, то битва затянулась до самого вечера. В результате десять тысяч иудеев и среди них двое из предводителей, Иоанн и Сила, легли мертвыми на поле сражения[7]. Остальные, большею частью раненые, с уцелевшим еще предводителем Нигером, спаслись в идумейский городок по имени Саллис. Римляне имели в этой битве только немного раненых.

3) Это сильное поражение не смирило, однако, гордости иудеев; скорее это несчастье только усилило их смелость. Не проученные жертвами, лежав­шими у их ног, а увлеченные счастьем, улыбавшимся им прежде, они дали себя заманить в другое поражение. Не выжидая даже столько времени, сколько требовалось для заживания ран, они собрали все свои боевые силы, чтобы с большей яростью и в большем количестве еще раз напасть на Аскалон. Но, вместе с неопытностью и другими военными недостатками, им сопутствовала туда и прежняя судьба. Антоний на этот раз уже забла­говременно занял все проходы; таким образом они неожиданно попали в засаду, и прежде, чем успели выстроиться в боевой порядок, были оцеплены всадниками и опять потеряли свыше восьми тысяч человек. Все остальные бежали и между ними также Нигер, который на пути бегства выказывал еще много смелых подвигов. Неприятель преследовал их и загнал в укрепленную башню деревни Визеделя. Чтобы не оставаться долго у непобедимой почти башни и чтобы не оставить од­нако в живых вождя иудеев, который вместе с тем был и их храбрейшим борцом, они подожгли башню снизу. Когда она сгорела, римляне полные радости возвратились назад, не сомневаясь в том, что и Нигер погиб. Но Нигер уцелел, соскочив с башни в потаенное подземелье замка и на третий день, когда иудеи с плачем разыскивали его труп для погребения, он окликнул их снизу. Его появление напол­нило сердца иудеев неожиданной радостью: божественное Провидение, ка­залось им, сберегало им в его лице полководца для будущего.

4) В Антиохии, столице Сирии, которая по своей величине и благо­состоянию занимает бесспорно третье место среди городов римского мира[8], Веспасиан принял свою армию. Здесь он соединился также с царем Агриппой,  который во главе всей своей собственной армии ожидал его прибытия.  Отсюда он поспешил в Птолемаиду. В этом городе его встречали мирно настроенные граждане Сепфориса из Галилеи.  Они не заблуждались насчет своих собственных выгод и могущества римлян и еще до прибытия Веспасиана заключили оборонительный и насту­пательный союз с Цестием Галлом, получив от него гарнизон; теперь же, будучи благосклонно приняты полководцем, они объявили себя готовыми к участию в борьбе против своих соотечественников. По их же просьбе полководец дал им гарнизон из пехоты и всадников, достаточно сильный для того, чтобы выдержать могущие про­изойти нападения со стороны исступленных иудеев. Ибо потеря Сепфо­риса ему казалась не мало опасной для предстоящей войны, так как он был величайший город Галилеи, имел от природы хорошо защи­щенное положение и мог поэтому сделаться опорным пунктом для всей страны.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

. 
Описание Галилеи, Самарии и Иудеи.

            1) Галилея, разделяющаяся на Верхнюю и Нижнюю, окружена Фи­никией и Сирией. Западную ее границу составляют Птолемаида и окружающая ее область, а также Кармил, некогда галилейский горный хребет, а ныне тирский, у которого лежит всаднический город Гава (II, 18, 1), полу­чивший свое название от поселившихся в нем всадников, освобожденных от службы Иродом. На юге она тянется по границам Самарии и Скифополя вплоть до Иорданских вод. По восточной ее границе расположены: Иппина, Гадара, Гавлан (I, 20, 4) и царство Агриппы (§ 5), на севере ее замыкают Тир и тирские владения. Нижняя Галилея про­стирается в длину от Тивериады до Завулона[9], невдалеке от прибреж­ной полосы Птолемаиды, а в ширину она расстилается от деревни Ксалоса по Большой равнине до Вирсавы; здесь же начинается ширина Верхней Галилеи, продолжающаяся до деревни Вака, у тирской гра­ницы, между тем как длина этой части Галилеи тянется от при­иорданской деревни Феллы до Мерофа (II, 20, 6).

2) Несмотря на большое протяжение этих обеих частей страны и на окружающее их со всех сторон иноплеменное население, жители все-таки всегда стойко выдерживали всякое вражеское нападение. Ибо они от самой ранней молодости подготовляли себя к бою и были всегда многочисленны. Этих бойцов никогда нельзя было упрекнуть в недостатке мужества, ни страну—в недостатке людей. Последняя очень плодородна, изобилует пастбищами, богато насаждена разного рода деревьями и своим бо­гатством поощряет на труд самого ленивого пахаря. Немудрено поэтому, что вся страна сильно заселена; ни одна частица не остается неза­нятой; скорее она чересчур даже пестрит городами[10], и население в деревнях, вследствие изумительного плодородия почвы также везде до того многочисленно, что в самой незначительной деревне числится свыше 16 000 жителей.

3) Вообще, если даже по величине Галилея уступает Перее, то, по силе и значению, необходимо отдать преимущество первой, потому что она вся возделана и имеет вид огромного сплошного сада. Перея же, при ее гораздо более значительном протяжении, в большей своей части бесплодна, не культивирована и слишком дика для производства нежных плодов. Места же не столь пустынные и даже более или менее плодородные, равно как находящиеся под насаждениями равнины, эксплуатируются преимущественно для культуры оливкового дерева, винограда, пальм и обильно орошаются горными потоками, а при их высыхании во время жарких ветров—постоянно действующими ключами. Перея простирается в длину от Махерона (VII, 6, 1) до Пеллы (I, 4, 8), а в ширину—от Фила­дельфии (I, 2, 4) до Иордана. Пелла, о которой идет речь, лежит на северной границе; западную же границу образует Иордан; на юге Перея граничит с землею моавитян, а на востоке с Аравиею, Сильбонитидой[11] с областью Филадельфии и Геразой.

4) Страна самарян лежит в средине между Галилеей и Иудеей. Она начинается у деревни Гинеи (II, 12, 3), на большой равнине и кон­чается у Акрабтинского округа. Природа ее совершенно тождественна с природой Иудеи. Обе эти страны богаты горами и равнинами, легко обра­батываемы, плодородны, засажены деревьями и изобилуют плодами в диком и культурном виде. Естественное орошение здесь хотя не очень богатое, но за то бывают обильные дожди. Текучие воды все чрезвычайно пресны, а благодаря обилию хорошего корма, скот здесь обладает большей молочной производительностью, чем где-либо. Лучшим же дока­зательством превосходных качеств и богатой производительности обеих стран служит густота их населения.

Обе граничат между собою у деревни Ануафа, иначе называемой Воркеем, которая вместе с тем служит северной границей Иудеи; западную оконечность Иудеи по длине образует лежащая на гра­нице против Аравии деревня, называемая тамошними иудеями Иорданом[12]; в ширину же она простирается от Иордана до Иоппии. Как раз в самой средине Иудеи лежит Иерусалим, вследствие чего иные не без основания называли этот город пупом страны[13]. Иудея не лишена также благоприятного соседства с морем, так как ее прибрежная полоса тянется до Птолемаиды. Она разделена на одиннадцать округов, над которыми, как царская столица, владычествует Иерусалим, возвышаю­щийся над окружающей его страной, как голова над телом. Ос­тальные города распределены по округам: ближайшим за Иерусалимом следует Гофна, затем Акрабатта, после Тамна, Лидда, Эммаус, Пелла, Идумея, Енгадди (IV, 7, 2), Иродион и Иерихон. Затем окружные го­рода образуют: Иамния, и Иоппия, наконец Гамала и Гавлан, Ватанея и Трахонея, принадлежавшие вместе с тем к области царя Аг­риппы. Последняя начинается у Ливанских гор и истоков Иордана и простирается в ширину до Тивериадского озера, а в длину—от де­ревни Арфы до Юлиады (II, 9, 1). Население этой страны составляет смесь иудеев и сирийцев. Столько я счел нужным сказать вкратце о Иудее и ее окружающих местностях.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.

Иосиф, делающий нападение на Сепфорис, отбрасывается. — Тит во главе многочисленного войска приходит в Птолемаиду.

            1) Вспомогательные отряды, посланные Веспасианом сепфорянам под предводительством Плацида (2, 4), состоявшие из 1000 всадников и 6000 пехоты, разбили лагерь на Большой равнине, чтобы здесь разойтись: пехота в виде гарнизона расположилась в самом городе, а конница осталась в стане. Обе части войска постоянными вылазками и набегами на окрестности причиняли Иосифу и его людям, хотя по­следние находились в покое, много вреда: они разграбляли все вокруг города и отбивали нападения, на которые отваживались жители этих окрестностей. Иосиф, впрочем, сделал нападение на город и надеялся покорить его после того, как он сам до отпадения города от галилеян так сильно укрепил его, что даже римляне не могли бы взять его, разве только с большим трудом. Но по этой именно при­чине он ошибся в расчете: он увидел себя одинаково не в со­стоянии победить сепфорян ни силой, ни добрым словом[14]. Его попытка только больше ожесточила неприятеля против страны. Раздра­женные нападением римляне, не отдыхая ни днем, ни ночью, опусто­шали поля, грабили имущество поселян, убивали каждый раз способных носить оружие, а более слабых продавали в рабство. Убийства и пожары наполняли всю Галилею; никакие бедствия и несчастия не остались неиспы­танными, ибо преследуемые не имели другого убежища, кроме городов, укрепленных Иосифом.

2) Между тем Тит быстрее, чем можно было ожидать в зимнее время, переплыл из Ахайи в Александрию (1, 3) и принял под свою команду военную силу, за которой он был послан. Быстро подвигаясь вперед, он скоро достиг Птолемаиды, где он нашел своего отца, присоединил к находившимся при нем двум превосходным легионам (пятому и десятому) приведенный им с собою пятнадцатый легион. Сюда прибыли еще 18 когорт и кроме них из Кесареи пять когорт с конным отрядом и пять других отрядов сирийских всадников. Десять из названных когорт имели по 1000 человек пехоты каждая, а остальные 13 когорт—по 600 человек; конные отряды состояли из 120 всадников каждый. Кроме того соста­вился еще сильный вспомогательный корпус от царей: Антиох, Агриппа и Соем выставили каждый по 2000 пеших стрелков и 1000 всадников; аравитянин Малх послал 1000 всадников и 5000 пехоты — большей частью стрелков, так что соединенная армия, включая и цар­ские отряды, достигала 60000 человек пехоты и конницы[15]. В этот счет не вошел еще обоз, следовавший в громадном составе, хотя последний по знанию военного дела должен быть также причислен к ратному войску, потому что в мирное время прислуга занята всегда теми же упражнениями, что и их господа, а в войне она разделяет опас­ности последних, так что в опытности и физической силе она никому не уступает, кроме разве своих господ.

ГЛАВА ПЯТАЯ.

Описание римского войска, его лагерного быта и прочего, что составляет славу римлян.

1) Уже в одном этом пункте достойна удивления мудрость римлян, что они пользуются обозом прислуги не только для служебных обязанностей повседневной жизни, но умели приспособить его также к самой войне. Если же бросить взгляд на все их военное устройство в целом, то нужно придти к убеждению, что это обширное царство при­обретено ими благодаря их способностям, а не получено как дар счастливой случайности. Ибо не тогда только, когда война уже наступает, они начинают знакомиться с оружием, и не нужда лишь заставляет их поды­мать руки для того, чтобы в мирное время снова их опускать,—нет, точно рожденные и выросшие в оружии, они никогда не перестают упраж­няться им, а не выжидают для этого каких-либо определенных случаев[16]. Их упражнения отличаются тем же неподдельным жаром и серьезностью, как действительные сражения: каждый день солдату прихо­дится действовать со всем рвением, как на войне. Поэтому они с такой легкостью выигрывают битвы; ибо в их рядах никогда не происхо­дит замешательства и ничто их не выводит из обычного боевого по­рядка; страх не лишает их присутствия духа, а чрезмерное напряже­ние не истощает их сил. Верна поэтому их победа над теми, кото­рые уступают им во всех этих преимуществах. Их упражнения можно по справедливости называть бескровными сражениями, а их сражения кро­вавыми упражнениями. И внезапным нападением неприятель не может иметь успех, ибо, вступая в страну неприятеля, они избегают всякого столкновения с ним до тех пор, пока не устраивают себе укрепленного лагеря. Последний они разбивают не зря, без определенного плана, и не на неровном месте; и не все вместе без разбора участвуют в его сооружении. Если место выпадает неровное, то его выравнивают, отмеривают четырехугольник и тогда за дело принимается отряд ремесленников, снабженных необходимыми строительными инструментами.

2) Внутреннее пространство они отводят для палаток, а наружное кругом образует как бы стену, которая застроена башнями на равном расстоянии друг от друга. В пространстве между башнями они ставать быстро-метательные снаряды, камнеметни, баллисты и другие крупные метательные орудия—приспособленные все к немедленному действию. Четверо ворот построены на четырех сторонах окружности лагеря; все они удобо­проходимы для вьючных животных и достаточно широки для вылазок в случае надобности. Внутри лагерь удобно распланирован на отдельные части. В средине стоят палатки предводителей, а посреди последних, наподобие храма, возвышается шатер полководца. Все остальное простран­ство представляет вид импровизированного города, снабженного чем-то вроде рынка, ремесленным кварталом и особым местом для судейских кресел, где начальники разбирают возникающие споры. Укрепление окружности и устройство всех внутренних частей стана совершается с неимоверной быстротой[17], благодаря большому количеству и ловкости рабочих. В необходимых случаях с наружной стороны вала делается еще окоп в четыре локтя глубины и столько же ширины[18].

3) Раз шанцы уже готовы, солдаты отдельными группами отдыхают в тишине и порядке в своих палатках. Жизнь лагеря со всеми ее отправлениями подчиняется также установленному порядку: ношение дров, доставка провианта и возка воды производятся особо назначенными вой­сковыми отделениями по очереди[19]. Никто не вправе завтракать или обе­дать, когда ему заблагорассудится, а один час существует для всех; часы покоя, бодрствования и вставания со сна возвещаются трубными сиг­налами; все совершается только по команде. С наступлением утра сол­даты группами являются с приветствием к центурионам, эти — к трибунам, с которыми тогда все офицеры вместе для той же цели представляются полководцу. Последний, по обычаю, объявляет им пароль дня[20], а также и приказы для сообщения их своим подчиненным. Со­блюдается этот порядок и в сражении, так что они имеют возможность густыми массами делать быстрые движения к наступлению или от­ступлению, смотря по тому, необходимо ли одно или другое.

4) Об оставлении лагеря возвещается трубным звуком. Все тогда при­ходит в движение; по первому мановению снимаются шатры и все при­готовляются к выступлению. Еще раз раздается звук трубы—быстро навьючивают тогда солдаты мулов и других животных орудиями и стоят уже, словно состязающиеся в бегах за ареной, совершенно гото­выми к походу. В это же время они сжигают шанцы для того, чтоб не воспользовался ими неприятель, в той уверенности, что в случае надобности они без особого труда могут соорудить на этом месте новый лагерь. Третий трубный сигнал возвещает выступление—выстраи­ваются ряды и всякий замешкавшийся солдат спешит занять свое место в строю. Тогда вестник, стоящий у правой руки полководца, троекратно спрашивает на родном языке: все ли готово к бою. Солдаты столько же раз громко и радостно восклицают: «да, готово!» Нередко они, предупреждая окончание вопроса, полные воинственного воодушевления, с простертыми вверх руками издают только один воинственный клик[21].

5) Тогда они выступают в путь и подвигаются молча, в строй­ном порядке. Каждый остается в линии, как в сражении. Пехотинцы защищены панцирями и шлемами и носят с обеих сторон острые оружия; меч на левом боку значительно длиннее меча, висящего на правом и имеющего в длину только одну пядень. Отборная часть пехоты, окружающая особу полководца, носит копья и круглые щиты; остальная часть пехоты—пики и продолговатые щиты, пилы и корзины, лопаты и топоры и кроме того еще ремни, серпы, цепи и на три дня провизии; таким образом пешие солдаты носят почти столько же тя­жести, сколько вьючные животные. Всадники имеют с правой стороны длинный меч, в руке такое же длинное копье; на лошади поперек спины лежит продолговатый щит; в колчане они имеют три или больше длинных, как копья, метательных дротиков с широкими на­конечниками; шлемы и панцири они имеют одинаковые с пехотой; избранные всадники, окружающие особу полководца, вооружены точно так же, как их товарищи в эскадронах. Авангард образует всегда легион, назначающийся по жребию.

6) Такого порядка держатся римляне в походе, в лагере и по отношению к выбору разного рода оружия. В самых сражениях ничто не происходит без предварительного совещания; каждое движение имеет основанием своим предначертанные план, и наоборот за каждым решением следует всегда его исполнение. Оттого они так редко совершают ошибки и каждый промах легко поправляется вновь. Победе, достав­шейся счастливой случайностью, они охотнее предпочитают поражение, если только последнее является следствием заранее составленного плана. Они держатся того мнения, что успех, приобретенный не по вине действующих лиц, порождает неосмотрительность, в то время, как все­стороннее обдумывание, если даже иной раз и не достигает своей цели, имеет, однако, своим последствием энергическое стремление к преду­преждению неудач в будущем; затем случайная удача не имеет ви­новником того, на долю которого она выпадает, между тем как пе­чальные результаты, не оправдывающие прежних расчетов, оставляюсь по крайней мере утешение в том, что дело было правильно задумано.

7) Упражнения оружием направлены у них к тому, чтобы закалить не только тело, но и дух; для достижения этой цели действуют также и страхом: их законы карают смертью не только дезертирование, но и менее важные проступки[22]. Беспощаднее закона еще личная карательная власть полководцев; только щедрость наград, выдаваемых, храбрым воинам, образует противовес, благодаря которому они не кажутся столь жестокими по отношению к провинившимся. Зато и повиновение командирам так велико, что все войско в мирное время представляет вид парада, а на войне—одного единственного тела,—так крепко свя­заны между собою ряды, так легки повороты, так навострены уши к приказам, глаза напряженно устремлены на сигнальные знаки и руки подвижны к делу. Поэтому они всегда готовы к действию и не легко переносят бездействие. Раз только они стоят в боевом порядке, то они никогда не отступают ни пред количественным превосходством сил, ни перед военной хитростью, ни пред препятствиями, предста­вляемыми местностью, ни даже пред изменой счастья, ибо тверже, чем в последнее, они веруют в свою победу. Нужно ли удивляться, что народ, который всегда рассуждает, прежде чем что-либо предпринимает, который для осуществления своих предприятий имеет такую могу­щественную армию—что этот народ расширил свои пределы: к востоку до Евфрата, к западу до океана, на юге до тучных нивх Ливии, а на севере—до Дуная и Рейна? Иной не без основания даже скажет, что владения все еще не так велики, как того заслуживают владельцы.

8) Это описание не имеет, впрочем, целью хвалить римлян, а утешать побежденных и падких к возмущениям людей наводить на другие размышления[23]. С другой стороны организация римского войска может служить образцом для тех, которые умеют ценить совершен­ство, но не вполне с ним знакомы. Однако после этого уклонения я опять возобновляю нить моего рассказа.

[1] Весть эта застигла Нерона во время его знаменитого артистического путешествия по Греции. В многочисленной свите, окружавшей его, находился также Веспасиан.

[2] Веспасиан Тит Флавий родился в средней Италии близ Реаты. Отец его был откупщиком податей в Азии, а мать происходила из знатной ум­брийской семьи. При императоре Калигуле он был военными трибуном во Фракии, потом квестором, эдилом, претором и, наконец, отличившись в Британии, был назначен консулом и затем наместником в Африке. Исто­рики того времени дают разноречивые отзывы о характера его правления в Африке; факт однако тот, что он возвратился оттуда в Рим бедным, так что вынужден был заложить свои небольшие поместья у своего брата и заняться такого рода промыслом, который приобрел ему кличку mulio — мулоторговца (Sueton., in Vespas., 4). По Тациту, любимцу и обожателю Веспасиана, частная жизнь последнего, до возвышения его на престол, была в высшей степени двусмысленна. Его упрекали также в низкой лести, кото­рую он расточал императору Гаю и его вольноотпущенникам. Далее его обвиняли в скаредности и в том, что он торговал лошадьми и ра­бами. Справедливы ли эти упреки или нет, но несомненным остается то, что Веспасиан был самым выдающимся полководцем из всех римских военачальников его времени. „Для подавлении восстания иудеев, говорит Светоний, писавший еще под свежим впечатлением пережитых событий, потребовались очень сильная армия и способный вождь, которому можно было бы с уверенностью поручить эту важную экспедицию. Выбор пал на Веспасиана, дарования которого были общеизвестны".

[3] Ему было к тому времени 58 лет.

[4] Собственно наместником в Сирии, вместо умершего Цестия Галла, назначен был Лициний Муциан; но последнему приказано было предоставить сирийские легионы в распоряжение Веспасиана, как главнокомандующего в войне против иудеев.

[5] Веспасиан незадолго пред своим назначением навлек на себя гнев Нерона тем, что имел неосторожность заснуть на одном из музыкальных представлений, где император выступил в качестве артиста.

[6] Вместо τό πέμπτον καί τό δεκατον пятый и десятый—вероятно следует читать τό πεντεκαιδέκατον пятнадцатый,— как видно из III, 4, 2, где говорится что Тит прибыл к отцу, присоединив к находившимся при нем пятому и десятому легионам приведенный им пятнадцатый. ( См. Renier, Mémoires de l'Academie des inscript. et belles-lettres, t. XXVI, 1, 298; см. также Schürer, Geschichte, I, 511).

[7] В этом побоище самым чувствительным образом сказалось для иудеев больное место их военной организации—почти полнейшее отсутствие конницы. Нечто подобное, но в гораздо большем масштабе, испытали сами римляне во время республики, когда в их военной тактике конница зани­мала еще второстепенное место. Римская пехота, в числе 80 000, столкнув­шись у Канны на открытой равнине со всадниками Ганнибала, потерпела страшное поражение: римлян пало тогда, по словам Тита Ливия, 46 000, а по свидетельству Полибия—60 000, в то время, когда победитель потерял, кроме нескольких тысяч пехоты, только 200 всадников.

[8] После Рима и Александрии.

[9] См. примечание 148 к 18-й главе предыдущей книги.

[10] По словам Иосифа в „Жизни" (45) число городов и деревень в Галилее достигало 204.

[11] Вместо Σιλβωνίπς, вероятно, следует читать Σεβωνίπς (см. II, 18, 1), т. е. библейский город Хесбон.

[12] Или Иардан.

[13] Сами иудеи считали Иерусалим „пупом земли".

[14] Иосиф спохватился напасть на сепфорян уже после того, как они получили подкрепления от Веспасиана; между тем раньше, когда галилеяне, пылавшие ненавистью к изменникам, находившимся в постоянных сношениях с Цестием Галлом, неоднократно порывались идти войною на Сеп­форис, Иосиф, как он сам свидетельствует в „Жизни", всеми средствами и хитростями оберегал его от их мщения. Раз галилеяне находились уже в стенах города и начали уничтожать огнем его дома, решившись стереть с лица земли гнездо римлянофилов, в котором ютилось не мало и язычников,— Иосиф тогда исполнился жалости к преследуемым и приказал солдатам прекратить погром. „Но, продолжает автор, злоба галилеян была очень жестока и ненависть их к сепфорянам сильна, как смерть, так что они не хотели слушаться меня и продолжали истребление; тогда я прибег к хитрости и распустил слух, что римляне приближаются к городу с другой стороны; для придания веры этому слуху, я сам притворился испуганным, малодушным и готовым бежать. Этим способом я спас город от опу­стошения". В другой раз, когда в Сепфорис вступил уже гарнизон, по­сланный Цестием, Иосиф был вынужден вторично напасть на него. Галилеяне тогда разрушили стену и ворвались в город; но когда значительная часть его была уже взята, Иосиф вдруг скомандовал отступление, несмотря на то, что, как он сам выражается, из его рядов пал один только человек, а со стороны римлян—12 пеших солдата, 2 всадника и несколько сепфорян. На этот раз поводом к бегству послужило незнакомство войска с расположением города. ("Жизнь" 67, 71). Так Иосиф, действуя без над­лежащей энергии и необходимой в подобных, случаях решительности, не мог справиться с единственным оппозиционным городом, находившимся под защитой горсти римского войска и должен был напрасно тратить время и силу, которые он с большей пользой мог бы употребить на организацию защиты вверенной ему области.

[15] Число это равнялось почти половинной части всех войск римской им­перии, достигавших в то время до 150 000 человек („Быт греков и рим­лян" Ф. Ф. Велишского. Перевод с чешского под редакцией И. А. Ростов­цева, стр. 572).

[16] Римские граждане исполняли военную службу от 16 до 60 лет—до 45 лет полевую, до 60 лет гарнизонную. После войны против Антиоха, когда в Рим стала проникать восточная роскошь, тогда стала исчезать прежняя храбрость, считавшаяся некогда лучшим украшением свободного римского гражданина, так что большая часть римских граждан стала уклоняться от военной службы; а так как новые войны требовали более многочисленной армии, то войско набиралось при помощи особых вербовщиков (conquisito­res) из бедных, неимущих классов. Даже в конницу самый больший кон­тингент доставляли провинции; римские граждане занимали в ней почти лишь одни офицерские места (Там же, стр. 570, 571).

[17] От 3 до 5 часов.

[18] Когда лагерь устраивался на более продолжительное время и можно было ожидать нападения неприятеля, ров делался глубже и шире (от 9 до 19 футов).

[19] Чтобы избавиться от тяжелой лагерной службы, воины подкупали офицеров и получали отпуск, так что обыкновенно четвертая часть солдат находилась вне лагеря или оставалась праздной в лагере в ущерб другим. Эти злоупотребления продолжались в войсках и при Нероне и были прекра­щены только при Отоне, когда центурионы начали получать первую прибавку из государственной казны.

[20] Паролем служило обыкновенно имя какого нибудь бога или другое какое-нибудь знаменательное слово, как: Victoria, palma, triumphus и т. п.

[21] Описание римского лагеря, которое дает здесь Иосиф Флавий, в общих чертах сходится со сведениями других древних писателей. Кроме некоторых данных, разбросанных в исторических сочинениях Цезаря, Ливия и Тацита, мы обязаны подробными сведениями об этом предмете Полибию и Гигину, из которых первый описывает лагерь консульской армии во время 2-ой пунической войны, а второй лагерь времени Траяна.

[22] Полибий и Ливий упоминают о проступках, которые наказывались смертью; это были: оставление караульного поста или неявка в караул (особенно в ночное время), воровство, ложное свидетельство против товарища, трусость или бегство пред неприятелем и оставление оружия и, наконец, повторение проступка солдатом после того, как он уже был наказан за тот же проступок 4 раза. Смертной казни могли присуждаться целые манипулы или даже легионы. В таких случаях казни подвергался каждый десятый, впо­следствии при императорах каждый двадцатый или сотый избираемый из всего числа, отряда по жребию; остальные солдаты в течение определенного времени не смели жить внутри лагеря, а находились пред окопами и получали вместо пшеницы ячмень. Уголовный суд над офицерами принадлежал только императорам.

[23] О римском войске и его организации во время Иудейской войны см. Cagnat, L'armée romaine au siège de Iérusalim в Revue des Etudes juives № 43, стр. XXI след. (Восход 1891 г.).