(И. Д. XVII, 11)
Иудеи, взводя на Архелая целый ряд обвинений, заявляют, что предпочи­тали бы жить под римским владычеством. Август их выслушивает, но затем разделяет царство Ирода между детьми последнего по собственному желанию.

1) Архелаю в Риме предстояло между тем выдержать также борьбу с иудеями, которые еще до начала восстания прибыли с разрешения Вара в Рим в качестве делегатов, с целью хлопотать пред Августом о даровании народу автономии. Посольство состояло из пятидесяти иудеев, к которым присоединилось свыше 8 000 из живших в Риме иудеев[20]. Император назначил собрание знатнейших римлян и своих друзей в палатинском храме Аполлона—одном из воздвигнутых им самим зданий, блиставшем удивительной роскошью. Здесь стояло множество иудеев с их делегатами; против них поместился Архелай с его друзьями. Друзья же его родственников занимали нейтральное положение[21]: нена­висть и зависть к Архелаю не дозволили им стать на его сторону; робость пред императором удерживала их от того, чтобы пристать к обвинителям Архелая. Явился, кроме того, еще и Филипп, брат Архелая, которого благоволивший к нему Вар послал сюда с двоякой целью: во-первых, для того, чтобы он поддерживал интересы Архелая, а во-вторых,—чтобы и он получил свою долю, в случае если император разделить царство Ирода между всеми его потомками.

2) Получив позволение говорить, обвинители прежде всего изобразили беззакония Ирода. «Не царя они имели в нем, а лютейшего тирана, какой когда-либо сидел на троне. Бесчисленное множество он убил, но участь тех, которых он оставил в живых, была такова, что они завидовали погибавшим. Он не только по одиночке пытал своих подданных, но мучил целые города. Иностранные города он украшал, а свои собственные — разорял; чужие народы он одарял кровью иудеев. На месте прежнего благосостояния и добрых старых нравов наступила, таким образом, полнейшая нищета и деморализация. Вообще, иудеи за немногие годы терпели от Ирода больше гнета, чем их предки за весь период времени от выхода из Вавилонии и возвращения на родину в царствование Ксеркса. Привычка к несчастью до того пода­вила дух народа, что он даже готов был терпеть жестокое раб­ство под властью того, которого Ирод назначил после себя преемником: сына такого тирана, Архелая, он сейчас же после смерти его отца добровольно приветствовал как царя, вместе с ним оплакивал смерть Ирода и молился Богу за благополучное царствование его. Архелай же для того, вероятно, чтобы показать себя настоящим сыном Ирода, открыл свое царствование закланием трех тысяч граждан. Вот сколько жертв он принес Богу, чтобы испрашивать у Него благоден­ствия своему царствованию — и вот какой массой трупов он наполнил храм в праздничный день. И поэтому-то те, которые уцелели от стольких бедствий, задумались, наконец, о своем печальном положении и хотят стать на военную ногу и открыто выставлять свои лица неприятельским ударам[22]. Они просят римлян сжалиться над развалинами Иудеи и не бросить остаток народа на съедение жестокому тирану, а соединить страну вместе с Сирией и властвовать над нею собствен­ными правителями. Тогда можно будет видеть, что те иудеи, о которых прокричали, как о неукротимых мятежниках, прекрасно умеют ладить со справедливыми правителями»[23]. Этой просьбой Иудеи заключили свою жалобу. После них поднялся Николай в старался обессилить обви­нение против обоих царей, С другой стороны, он изобразил иудеев народом, по природе своей, трудно управляемым и склонным к неповиновению своим царям, и выставил также в невыгодном свете родственников Архелая, присоединившихся к обвинителям.

3) Выслушав обе партии, император распустил собрание. Несколько дней спустя, он предоставил Архелаю половину царства с титулом этнарха и обещанием возвести его в царский сан, как скоро он покажет себя этого достойным. Вторую половину он разделил на две тетрархии, которые предоставил двум другим сыновьям Ирода: одну Филиппу, а другую Антипе, оспаривавшему престол у Архелая. Антипа получил Перею и Галилею с доходом в двести талантов. Батанея и Трахонея, Авран и некоторые части владений Зенона, возле Иам­нии, со ста талантами дохода в год, достались в удел Филиппу. Этнархию Архелая образовали: Идумея, вся Иудея и Самария, которой отпущена была четвертая часть податей за то, что она не принимала участия в восстании остальной страны. Точно также сделались ему под­властными города: Стратонова Башня (Кесарея), Себаста (Самария), Иоппия и Иерусалим. Греческие же города—Гадару и Иппон император отрезал от государства и присоединил к Сирии. Доходы Архелая с его вла­дений достигали 400 талантов. Саломия, в прибавление к назначен­ному ей по завещанию Ирода, получила еще господство над Иамнией, Азотом и Фазаелидой (I, 21, 9); кроме того император подарил ей также дворец в Аскалоне; доходы всех этих владений оценивались 60 та­лантами в год; но ее область была подчинена этнархии Архелая. Остальные потомки Ирода получили то, что им оставлено было по заве­щанию. Двум его незамужним дочерям император подарил, кроме полученного ими от отца наследства, еще 500 000 серебряных монет и обручил их с сыновьями Ферора. Уже после окончания дележа император подарил наследникам и ту тысячу талантов, которая была ему самому завещана Иродом, и оставил себе лишь некоторые из его вещей небольшой ценности на память об умершем.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

(И. Д. XVII, 11, 1)
История  лже-Александра. — Архелай идет в ссылку и Глафира умирает. Обоим предстоящая им участь предсказывается сновидениями.

1) К тому же времени прибыл в Рим иудейский юноша, воспитан­ный в Сидоне у римского вольноотпущенника, который, обладая внешним сходством с Александром, убитым Иродом (I, 27, 6), выдавал себя за последнего в надежде, что никем не будет изобличен. Соотечественник его, посвященный во все новейшие события Иудеи, помогал ему в исполнении роли; по его наставлению он рассказывал, «что палачи, посланные для умерщ­вления его и Аристовула, скрыли их из жалости в безопасное место и подло­жили похожие трупы». Этим объяснением он ловко обманул критских иудеев и, блестяще снабженный ими всем необходимым, отплыл в Мил. Здесь он также приобрел полное доверие, собрал еще больше средств и уговорил своих гостеприимных хозяев ехать вместе с ним в Рим. Прибыв в Дикеархию, он получил от тамошних иудеев массу подарков, а друзья его мнимого отца провожали его, как царя. Сходство его наружности было до того обманчиво, что даже те, которые видели Александра и хорошо знали его, клялись, что это именно он. Все рим­ское иудейство устремилось ему навстречу, и бесчисленное множество лю­дей наполняло улицы, по которым должны были его нести. Милиане при­шли в такой экстаз, что носили его на носилках и на свой собствен­ный счет приобрели ему царское одеяние.

2) Император, который хорошо знал черты лица Александра—пред ним же он обвинялся Иродом,—проник весь этот основанный на наружном сходстве обман, еще прежде чем видел пред собою эту личность; но для устранения всякого сомнения, он приказал привести юношу к более близкому знакомому Александра, Келаду. При первом же взгляде последний заметил даже разницу в лице; но помимо этого, грубое телосложение заставляло признать в нем раба. Келад убедился в обмане; но его выводили из себя дерзкие уверения обманщика. Когда, например, спрашивали у него об Аристовуле, он ответил: «и этот находится в живых; но из предосторожности он остался в Кипре, чтобы избежать преследования; потому что, если они будут разъединены, их труднее будет поймать». Келад взял его в сторону и именем императора обещал ему поми­лование, если он назовет то лицо, которое натолкнуло его на этот обман[24]. Он выразил согласие, отправился вместе с ним к импера­тору и выдал того иудея, который воспользовался его сходством для надувательства. «Они,—сознался он,—в каждом отдельном городе получили больше подарков, чем Александр во всю его жизнь». Император рассмеялся, определил лже-Александра, вследствие здорового его тело­сложения, в гребцы, а обольстителя его приказал казнить. Что же ка­сается милиан, то они своими большими затратами казались ему доста­точно наказанными за их глупость.

3) Вступив в свою этнархию, Архелай, помня прежнюю неприязнь к нему, так жестоко обращался с иудеями и даже с самарянами, что на девятом году[25] своего царствования (64 до разр. хр.), вследствие жалобы соединенного посольства обеих наций, был сослан императором в Виенну—город в Галлии. Его имущество перешло в императорскую казну. Прежде чем он был вызван императором на суд, ему, как говорят, приснился следующий сон. Он видел девять больших полных колосьев, которые пожирались волами; он послал за гадателями и не­которыми халдеями и спрашивал у них о значении этого сна. Одни тол­ковали его так, другие иначе. Но один ессей, Симон, дал следующее разъяснение: «Колосья, кажется, означают годы[26], а волы—коловратность судьбы, так как они выворачивают плугом почву. Он, поэтому, столько лет останется царем, сколько колосьев он видел во сне, а затем, после разных превратностей судьбы, умрет». Чрез пять дней Архелай был потребован к суду[27].

4) Достопамятен также сон его жены Глафиры—дочери каппадок­ского царя Архелая, которая прежде была замужем за Александром, (братом Архелая, о котором мы говорим, и сыном Ирода, который, как выше было рассказано, лишил его жизни). По смерти ее мужа она вышла за Юбу, ливийского царя, а после смерти последнего возвратилась к себе на родину и жила у отца вдовой. Здесь увидел ее этнарх Архелай, который так полюбил ее, что сейчас удалил от себя свою жену Мариамму и женился на ней[28]. Недолго после того, как она вторично прибыла в Иудею, ей привиделось, будто Александр стоит перед ней и говорит: «Ты бы могла удовлетвориться замужеством в Ливии. Но, не довольствуясь этим, ты возвратилась в мой родительский дом, взяла третьего мужа и кого, о дерзкая! моего брата! Этого позора я тебе не прощу. Хочешь, не хочешь, но я унесу тебя!»  Едва прошли два дня после того, как она рассказала этот сон,—она была уже мертвая.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

 (И. Д. XVIII, 1, 2—5)
Этнархия Архелая обращается в римскую провинцию. Восстание Иуды Гали­леянина. Три иудейские секты.

1) Владения Архелая были обращены в провинцию, и в качестве правителя послано было (64 до раз. хр.) туда лицо из сословия римских всадников[29], Копоний[30], которому дано было императором даже право жизни и смерти над гражданами. В его правлении один известный галилеянин, по имени Иуда, объявил позором то, что иудеи мирятся с положением римских данников и признают своими владыками, кроме Бога, еще и смертных людей. Он побуждал своих соотечественников к отпадению и основал особую секту, которая ничего общего не имела с остальными[31].

2) Существуют именно у иудеев троякого рода философские школы: одну образуют фарисеи, другую—саддукеи, третью—те, которые, видно, преследуют особенную святость, так называемые ессеи. Последние также рож­денные иудеи, но еще больше, чем другие, связаны между собою любовью. Чувственных наслаждений они избегают, как греха, и почитают величай­шей добродетелью умеренность и поборение страстей. Супружество они презирают, зато они принимают в себе чужих детей в нежном возрасте, когда они еще восприимчивы к учению, обходятся с ними, как со сво­ими собственными, и внушают им свои нравы. Этим, впрочем, они отнюдь не хотят положить конец браку и продолжению рода человеческого, а желают только оградить себя от распутства женщин, полагая, что ни одна из них не сохраняет верность к одному только мужу своему[32].

3) Они презирают богатство, и достойна удивления у них общность имущества, ибо среди них нет ни одного, который был бы богаче другого. По существующему у них правилу, всякий, присоединяющийся к секте должен уступать свое состояние общине; а потому у них нигде нельзя видеть ни крайней нужды, ни блестящего богатства—все, как братья, владеют одним общим состоянием, образующимся от соеди­нения в одно целое отдельных имуществ каждого из них[33]. Употребление масла они считают недостойным, и если кто из них помимо своей воли бывает помазан, то он утирает свое тело, потому что в жесткой коже они усматривают честь, точно также и в постоянном но­шении белой одежды. Они выбирают лиц для заведывания делами об­щины, и каждый без различия обязан посвятить себя служению всех.

4) Они не имеют своего отдельного города, а живут везде боль­шими общинами. Приезжающие из других мест, члены ордена могут располагать всем, что находится у их братьев, как своей собствен­ностью, и к сочленам, которых они раньше никогда не видели в глаза, они входят, как к старым знакомым. Они поэтому ничего решительно не берут с собою в дорогу, кроме оружия для защиты от разбойников. В каждом городе поставлен общественный служитель специально для того, чтобы снабжать иногородних одеждой и всеми не­обходимыми припасами. Костюмом и всем своим внешним видом они производят впечатление мальчиков, находящихся еще под строгой дис­циплиной школьных учителей. Платье и обувь они меняют лишь тогда, когда прежнее или совершенно разорвалось или от долгого ношения сде­лалось негодным к употреблению. Друг другу они ничего не продают и друг у друга ничего не покупают, а каждый из своего дает дру­гому то, что тому нужно, равно как получает у товарища все, в чем сам нуждается, даже без всякой взаимной услуги каждый может требовать необходимого от кого ему угодно.

5) Своеобразен также у них обряд богослужения. До восхода солнца они воздерживаются от всякой обыкновенной речи; они обращаются тогда к солнцу с известными древними по происхождению молитвами, как будто испрашивать его восхождения. После этого они отпускаются своими старейшинами, каждый к своим занятиям. Поработавши напряженно[34] до пятого часа[35], они опять собираются в определенном месте, опаясываются холщевым платком и умывают себе тело холодной водой. По окончании очищения они отправляются в свое собственное жилище, куда лица, не принадлежащие к секте, не допускаются, и очищенные, словно в святилище, вступают в столовую. Здесь они в строжайшей тишине усаживаются вокруг стола, после чего пекарь раздает всем по по­рядку хлеб, а повар ставит каждому посуду с одним единственным блюдом. Священник открывает трапезу молитвой, до которой никто не должен дотронуться к пище; после трапезы он опять читает молитву. Как до, так и после еды они славят Бога, как дарителя пищи. Сложив с себя затем свои одеяния, как священные, они снова отправ­ляются на работу, где остаются до сумерек. Тогда они опять возвра­щаются и едят тем же порядком. Если случайно являются чужие, то они участвуют в трапезе. Крик и шум никогда не оскверняют места собрания: каждый предоставляет другому говорить по очереди. Тишина, царящая внутри дома, производит на наблюдающего извне впечатление страшной тайны; но причина этой тишины кроется собственно в их всегдашней воздержности, так как они едят и пьют только до уто­ления голода или жажды.

6) Все действия совершаются ими не иначе как по указаниям лиц стоящих во главе их; только в двух случаях они пользуются полной свободой: в оказании помощи и в делах милосердия. Каждому предо­ставляется помогать людям, заслуживающим помощи, во всех их нуждах и раздавать хлеб неимущим. Но родственникам ничто не может быть подарено без разрешения представителей. Гнев они проявляют только там, где справедливость этого требует, сдерживая, однако, вся­кие порывы его. Они сохраняют верность и стараются распространять мир. Всякое произнесенное ими слово имеет больше веса, чем клятва, которая ими вовсе не употребляется, так как само произнесение ее они порицают больше, чем ее нарушение. Они считают потерянным человеком того, которому верят только тогда, когда он призывает имя Бога. Преиму­щественно они посвящают себя изучению древней письменности, изучая, главным образом, то, что целебно для тела и души; по тем же источникам они знакомятся с кореньями, годными для исцеления недугов, и изучают свойства минералов[36].

7) Желающий присоединиться к этой секте не так скоро получает доступ туда: он должен, прежде чем быть принятым, подвергать себя в течение целого года тому же образу жизни, как и члены ее, и получает предварительно маленький топорик[37], упомянутый выше передник и белое облачение. Если он в этот год выдерживает испытание воздержности, то он допускается ближе к общине: он уже участвует в очищающем водоосвящении, но еще не допускается к общим трапезам. После того, как он выказал также и силу самообладания, испытывается еще в два дальнейших года его характер. И лишь тогда, когда он и в этом отно­шении оказывается достойным, его принимает, в братство. Однако, прежде чем он начинает участвовать в общих трапезах, он дает своим собратьям страшную клятву в том, что он будет почитать Бога, исполнять свои обязанности по отношение к людям, никому, ни по собственному побуждению, ни по приказанию — не причинить зла, ненавидеть всегда несправедливых и защищать правых; затем, что он должен хранить верность к каждому человеку, и в особенности к правительству, так как всякая власть исходит от Бога. Дальше он должен клясться, что если он сам будет пользоваться властью, то никогда не будет превышать ее, не будет стремиться затмевать своих подчиненных ни одеждой, ни блеском украшений. Дальше, он вменяете себе в обязанность говорить всегда правду и разоблачать лжецов, содержать в чистоте руки от во­ровства и совесть от нечестной наживы, ничего не скрывать пред со­членами; другим же, напротив, ничего не открывать, если даже пришлось бы умереть за это под пыткой. Наконец, догматы братства никому не представлять в другом виде, чем он их сам изучил, удержаться от разбоя и одинаково хранить и чтить книги секты и имена ангелов. Такими клятвами они обеспечивают себя со стороны новопоступающего члена.

8) Кто уличается в тяжких грехах, того исключают из ордена; но исключенный часто погибает самым несчастным образом. Связанный присягой и привычкой, такой человек не может принять пищу от не собрата—он вынужден, поэтому, питаться одной зеленью, истощается, таким образом; и умирает от голода. Вследствие этого они часто при­нимали обратно таких, которые лежали уже при последнем издыхании, считая мучения, доводившие провинившегося близко к смерти, достаточной карой за его прегрешения.

9) Очень добросовестно и справедливо они совершают правосудие. Для судебного заседания требуется по меньшей мере сто членов. Приговор их не отменим. После Бога они больше всего благоговеют пред именем законодателя: кто хулит его, тот наказывается смертью. Повино­ваться старшинству и большинству они считают за долг и обязанность, так что если десять сидят вместе, то никто не позволит себе возражать против мнения девяти. Они остерегаются плевать пред лицом другого или в правую сторону. Строже, нежели все другие иудеи, они избегают дотронуться к какой-либо работе в субботу. Они не только заготовляют пищу с кануна для того, чтобы не зажигать огнями в субботу, но не осмеливаются даже трогать посуду с места и даже не отправляют естественных нужд. В другие же дни они киркообразным топором, который выдается каждому новопоступающему, выкапывают яму глубиной в фут, окружают ее своим плащом, чтобы не оскорбить лучей божьих, испраж­няются туда и вырытой землей засыпают опять отверстие; к тому еще они отыскивают для этого процесса отдаленнейшие места[38]. И хотя выде­ление телесных нечистот составляет нечто весьма естественное, тем не менее они имеют обыкновение купаться после этого, как будто они осквернились.

10) По времени вступления в братство, они делятся на четыре клас­са; причем младшие члены так далеко отстоят от старших, что последние, при прикосновении к ним первых, умывают свое тело, точно их осквернил чужеземец. Они живут очень долго. Многие переживают столетний возраст. Причина, как мне кажется, заключается в простоте их образа жизни и в порядке, который они во всем соблюдают. Удары судьбы не производят на них никакого действия, так как всякие мучения они побеждают силой духа, а смерть, если только она сопровождается славой, они предпочитают бессмертию. Война с римлянами представила их образ мыслей в надлежащем свете. Их завинчивали и растягивали, члены у них были спалены и раздроб­лены; над ними пробовали все орудия пытки, чтобы заставить их хулить законодателя или отведать запретную пищу, но их ничем нельзя было склонить ни к тому, ни к другому. Они стойко выдерживали мучения, не издавая ни единого звука и не роняя ни единой слезы. Улыбаясь под пытками, посмеиваясь над теми, которые их пытали, они весело отдавали свои души в полной уверенности, что снова их получат в будущем.

11) Они именно твердо веруют, что, хотя тело тленно и материя не вечна, душа же всегда остается бессмертной; что, происходя из тончайшего эфира и вовлеченная какой-то природной пленительной силой в тело, душа находится в нем как бы в заключении; но как только телесные узы спадают, она, как освобожденная от долгого рабства, весело уносится в вышину. Подобно эллинам они учат, что добродетельным назначена жизнь по ту сторону океана—в местности, где нет ни дождя, ни снега, ни зноя, а вечный, тихо приносящийся с океана нежный и приятный зефир. Злым же, напротив того, они отводят мрачную и холодную пещеру, полную беспрестанных мук. Эта самая мысль, как мне кажется, высказывается также эллинами, которые своим богатырям, называемым ими героями и полубогами, предоставляют острова блаженных, а душам злых людей—место в преисподней, жилище людей, безбожных, где предание знает даже по имени некоторых таких наказанных, как Сизифа и Тантала, Иксиона и Тития. Бессмертие души, прежде всего, само по себе составляет у ессеев весьма важное учение, а затем они считают его средством для поощрения к добродетели и предостережения от порока. Они думают, что добрые, в надежде на славную посмертную жизнь, сделаются еще лучшими; злые же будут ста­раться обуздать себя из страха пред тем, что если даже их грехи останутся скрытыми при жизни, то, по уходе в другой мир, они должны будут терпеть вечные муки. Этим своим учением о душе, ессеи неотразимым образом привлекают к себе всех, которые только раз вкусили их мудрость.

12) Встречаются между ними и такие, которые после долгого упраж­нения в священных книгах, разных обрядах очищения и изречениях пророков, утверждают, что умеют предвещать будущее. И, действительно, редко до сих пор случалось, чтобы они ошибались в своих предсказаниях.

13) Существует еще другая ветвь ессеев, которые в своем образе жизни, нравах и обычаях совершенно сходны с остальными, но отли­чаются своими взглядами на брак. Они полагают, что те, которые не вступают в супружество, упускают важную часть человеческого наз­начения—насаждение потомства; да и все человечество вымерло бы в самое короткое время, если бы все так поступали. Они же испытывают своих невест в течение трех лет и, если после трехкратного очи­щения убеждаются в их плодородности, они женятся на них. В пери­оде беременности их жен они воздерживаются от супружеских сно­шений, чтобы доказать, что они женились не из похотливости, а только с целью достижения потомства. Жены их купаются в рубахах, а мужчины в передниках. Таковы нравы этой секты[39].

14) Из двух первенствующих сект фарисеи слывут точнейшими толкователями закона и считаются основателями первой секты. Они ставят все в зависимость от Бога и судьбы и учат, что хотя человеку представлена свобода выбора между честными и бесчестными поступками, но что и в этом участвует предопределение судьбы. Души, по их мнению, все бессмертны; но только души добрых переселяются по их смерти в другие тела, а души злых обречены на вечные муки[40].

Саддукеи>—вторая секта—совершенно отрицают судьбу и утверждают, что Бог не имеет никакого влияния на человеческие деяния, ни на злые, ни на добрые. Выбор между добром и злом предоставлен вполне сво­бодной воле человека, и каждый по своему собственному усмотрению пе­реходит на ту или другую сторону. Точно также они отрицают бессмертие души и всякое загробное воздаяние. Фарисеи сильно преданы друг другу и, действуя соединенными силами, стремятся к общему благу. Отношения же саддукеев между собою суровее и грубее; и даже со своими единомышленниками они обращаются как с чужими. Этим я закончу описание иудейских философских школ[41].

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

(И. Д. ХVIII, 2—8)
Смерть Саломии.—Города, построенные Иродом и Филиппом.—Народные волнения при Пилате.—Агриппа, заключенный Тиверием в оковы, освобождается Гаем и возводится им в цари.—Ирод Антипа изгнан.

<

1) Этнархия Архелая была таким образом превращена в провинцию (8, 1). Другие же, Филипп и Ирод с прозвищем Антипы, правили еще в своих тетрархиях (6,3). Саломия между тем умерла и за­вещала жене Августа, Юлии, свое княжество вместе с Иамнией и паль­мовыми плантациями близ Фазаелиды. И после смерти Августа (57 до разр. хр.), стоявшего во главе империи 57 лет 6 месяцев и 2 дня[42], когда верховная власть перешла к Тиверию, сыну Юлии[43],—Ирод и Филипп все еще сохраняли за собою свои тетрархии. Последний построил в Панее, у источников Иордана, Кесарею (I, 21, 3) и в нижней Гавла­нитиде—город Юлиаду; Ирод построил в Галилее город Тивериаду[44] и в Перее—другой город, названный по имени Юлии.

2) В Иудею Тиверий послал, в качестве прокуратора, Пилата[45]. Последний приказал однажды привезти в Иерусалим ночью изображения императора, называемые римлянами  signa[46]. Когда  наступило утро, иудеи пришли в страшное волнение; находившиеся вблизи этого зрелища пришли в ужас, усматривая в нем нарушение закона (так как иудеям воспрещена постановка изображений в городе); ожесточение городских жителей привлекло в Иерусалим многочисленные толпы сельских обывателей. Все двинулись в путь по направлению к Кесарее к Пи­лату, чтобы просить его об удалении изображений из Иерусалима и об оставлении неприкосновенной веры их отцов. Получив от него отказ, они бросились на землю и оставались в этом положении пять дней и столько же ночей, не трогаясь с места.

3) На шестой день Пилат сел на судейское кресло в большом ристалище и приказал призвать к себе народ для того будто, чтобы объявить ему свое решение; предварительно же он отдал приказание солдатам: по данному сигналу окружить иудеев с оружием в руках. Увидя себя внезапно замкнутыми тройной линией вооруженных солдат, иудеи остолбенели при виде этого неожиданная зрелища. Но когда Пилат объявил, что он прикажет изрубить их всех, если они не примут императорских изображений, и тут же дал знак солдатам обнажить мечи, тогда иудеи, как будто по уговору, упали все на землю, вытянули свои шеи и громко воскликнули: скорее они дадут убить себя, чем переступать закон. Пораженный этим религиозным подвигом, Пилат отдал приказание немедленно удалить статуи из Иерусалима.

4) Впоследствии он возбудил новые волнения тем, что употребил свя­щенный клад, называющийся Корбаном, на устройство водопровода, по которому вода доставлялась из отдаления четырехсот стадий[47]. Народ был сильно возмущен и, когда Пилат прибыл в Иерусалим, он с воплями окружил его судейское кресло. Но Пилат, уведомленный зара­нее о готовившемся народном стечении, вооружил своих солдат, переодел их в штатское платье и приказал им, смешавшись в толпе, бить крикунов кнутами, не пуская, впрочем, в ход оружия. По си­гналу, данному им с трибуны, они приступили к экзекуции. Много иудеев пало мертвыми под ударами, а многие была растоптаны в смя­тении своими же соотечественниками. Паника, наведенная участью убитых, заставила народ усмириться[48].

5) В это время Агриппа (I, 28, 1), сын Аристовула, убитого своим отцом Иродом, отправился к Тиверию, чтобы обжаловать пред ним тетрарха Ирода. Когда тот отклонил его жалобу, Агриппа все-таки остался в Риме и старался снискать себе милость римской знати, в особенности же сына Германика, Гая, бывшего тогда еще частным лицом. Раз на обеде, данном им в его честь, он, наговорив ему много учтивостей, в заключение вознес руки вверх с молитвой о том, чтоб Бог сподобил его вскоре после смерти Тиверия поздравить Гая, как властелина мира. Один из его слуг донес об этом Тиверию; император тогда так рассердился, что приказал заключить Агриппу в оковы и заставил его шесть месяцев томиться в заточении и терпеть жестокое обращение, пока он сам, процарствовав 22 года 6 месяцев и 3 дня, не умер (34 до раз. хр.)[49].

6) Едва Гай сделался императором, как он освободил Агриппу из тюрьмы и назначил его царем[50] над тетрархией Филиппа, который тем временем умер (34 до раз. хр.)[51]. Зависть к царству Агриппы возбудила желание в тетрархе Ироде сделаться также царем. Главным образом побуждала его стремиться к этому жена его Иродиада[52], кото­рая упрекала его в бездеятельности и говорила, что свидание с импе­ратором могло бы послужить ему удобным случаем для расширения его владений; уже если император Агриппу из простого подданного сделал царем, то он бы его, тетрарха, наверное возвел в это достоин­ство. Ирод дал себя уговорить и прибыл к императору, но за свою ненасытность был наказан ссылкой в Испанию (31 до раз. хр.). Агриппа, последовавший по его стопам в Рим, получил теперь от Гая и тет­рархию Ирода (30 до раз. хр.)[53]. Жена последнего пошла за ним в изгнание, в котором он и умер.

[20] Начало колонизации евреев в Риме не поддается точному определению. Сношения Иудеи с Римом начались при первых Маккавеях, и с тех пор евреи, вероятно, стали селиться в Риме. Образование первой более значитель­ной еврейской колонии в Риме относится ко времени Помпея, привезшего туда многочисленных еврейских пленников. Получив право римских граждан, они поселились по ту сторону Тибра и организовались там в само­стоятельную еврейскую общину. О влиянии римских евреев свидетельствует, например, тот факт, что знаменитый Цицерон должен был скрывать от евреев свою ненависть к ним.

[21] Сами же родственники, как видно из следующего §, примкнули к иудейской депутации.

[22] Т. е. открыто бороться против своего врага.

[23] Иудеи, как видно, предпочитали вассальную зависимость от римлян нестерпимому гнету идумейской династии. Они могли надеяться, что под скипетром Рима в Иудее восстановится тот же порядок, какой существовал в ней в домаккавейскую эпоху — сначала под властью Персии, а затем Египта и Сирии,—т. е., внутреннее управление страной будет вверено перво­священнику и синедриону, которые будут нести ответственность за внесение определенной дани в императорскую казну.

[24] По И. Д., весь этот разговор произошел лично с императором.

[25] По И. Д., на десятом году.

[26] Так как они созревают раз в лето.

[27] О царствовании Архелая сообщаются в И. Д. следующие краткие све­дения. Первосвященник Иоазар был им устранен, но не потому, что этого требовал народ (II, 1, 2), а вследствие обвинения его в участии в восстании. Назначенный на его место Элеазар (брат Иоазара) должен был вскоре уступить место третьему первосвященнику, по одному показанию Иосифа,—Иосуа, а по другому—тому же Иоазару, который был первосвященником до Элеа­зара. Унаследованную им от отца страсть к строениям Архелай проявил в обновлении сожженного царского дворца в Иерихоне, основании нового города для увековечения собственного имени и разведении пальмовой рощи с искусственным орошением.

[28] Евреи, по свидетельству Иосифа, осуждали Архелая за этот брак, не дозволенный ни законом, ни обычаем.

[29] Всадники происходили из самых знатных патрицийских семей.

[30] Копоний начинает собою длинный ряд так называемых прокураторов (procuratores и praesides были титулы, присвоенные наместникам императора в Иудее) Иудеи, обращенной Августом в императорскую провинцию и присоединенной к сирийскому наместничеству. (Август разде­лил римские провинции на императорские и сенатские; Сирия составляла импе­раторскую провинцию, находилась в непосредственной зависимости от импе­ратора и испытывала больше гнета, чем все остальные). Иудея была лишена и тени самостоятельности. Законодательное собрание и синедрион потеряло и то весьма ограниченное значение, которое сохранялось еще за ним при Ироде и Архелае: прокураторы, облеченные безграничной властью, могли отменять его постановления; им принадлежало даже право назначения и устранения первосвященника. Евреи должны были во всех документах выставлять год царствования императора, вместо употреблявшегося ими раньше летосчисления по вступлению на престол их собственных царей. Резиденцией прокураторов была Кесарея; но и в самом Иерусалиме стоял постоянный гарнизон; здесь же имел постоянное пребывание целый штат римских начальников и чиновников, заведовавших разными учреждениями, блюстивших за порядком и хозяйничавших в городе по собственному произволу, точно также как прокуратор по своему произволу тиранизировал всю страну.

[31] Это одно из таких мест, где автор, движимый в этих случаях патриотическим чувством, не договаривает истины, преднамеренно скрывая ее от римского читателя. В дальнейшей своей истории Иосиф с неумолимой настойчивостью проводит ту неоспоримую мысль, что иудейская война была делом рук самих римских прокураторов, что последние, желая оправдать пред императорами свой возмутительный произвол и гнусные насилия над народом, употребляли все усилия к тому, чтобы вынудить его к восстанию, дабы после показать, что таким беспокойным и жестоковыйным народом нельзя было управлять иначе, как суровостью. Преследуя такую цель, автор постеснялся наряду с этим открыть римлянам, что собственно та партия, которая сделалась душой революции и причиняла римскому государству больше тревог и хлопот, чем галлы и германцы, что эта знаменитая пар­тия, известная под именем ревнителей, зелотов (канаим), зародилась в иудейской среде еще при первом прокураторе; одновременно с тем, как Иудея была превращена в римскую провинцию. А между тем об этой именно партии идет речь в настоящей главе. В И. Д. Иосиф сознается, что осно­вателями партии ревнителей были Иегуда из Галилеи (сын Иезекии, подняв­ший оружие против римлян еще в первом году царствования Архелая) вме­сте с фарисеем Цаддоком. „Их приверженцы, продолжает Иосиф, во всем были солидарны с фарисеями, но обладали к тому необузданной любовью к сво­боде. Одного только Бога они признавали своим господином и царем. Ни­какая смерть не казалась им страшною да и никакое убийство (даже родственников и друзей) их не удерживало от того, чтобы отстоять принципы сво­боды. Но я считаю лишним распространяться о них больше, так как в их упрямой твердости мог убедиться почти каждый воочию. Я не должен бояться не найти веры в мои слова, а, напротив—чтобы мои слова не по­казались слишком бледным изображением того величия духа и геройского мужества, которые их отличали".

Цаддок и Иуда открыли свои действия еще при первом прокураторе, Копонии. Они были вызваны на это следующим обстоятельством. Одновре­менно с Копонием послан был императором в Сирию сенатор и быв­ший консул Квириний для производства переписи имущества. Эта мера, при­нятая для приведения в известность имущественного ценза провинций и умно­жения доходов с них в виде наложения на имущество новых налогов, показалась евреям, не имевшим до той поры никакого представления о подобного рода переписях, в высшей степени оскорбительной и подозритель­ной. Слово „ценз" (census) с того времени стало обозначать всякий денеж­ный штраф (кенас); лица, являвшиеся исполнителями введенной римлянами податной системы, были открыто презираемы: их показания в качестве сви­детелей на суде не пользовались доверием. Даже самые умеренные фарисеи негодовали против этой податной системы, высасывавшей все соки населения. Но те с терпением и смирением переносили это унижение; ревнители же, ставшие под знаменем Цаддока и Иуды, считали такую покорность позором для отечества и религии и начали сеять семя революции в народе (И. Д. ХVIII, 1.).

[32] В И. Д. безбрачие ессеев объясняется тем, что они считали женщин источником всяких дрязг.

[33] По этому поводу Иосиф в И. Д. говорит: „Но самого большого удивления, наивысшей славы, на какую только может претендовать добродетель, заслуживают ессеи достижением ими полного уравнения имущества, о чем ни греки, ни другие народы не имеют даже понятия и что введено ессеями не со вчерашнего дня, а с давних лет; а между тем на этих началах живет свыше четырех тысяч человек. Для заведывания доходами с их общего имущества и полей, которыми богатые не могут пользоваться в боль­шей мере, чем неимущие, они выбирают лучших людей, а для приготовле­ния хлеба и пищи—священников" (ХVIII, 1, 4).

[34] Ессеи почти исключительно занимались земледелием.

[35] 11 часов утра.

[36] Ессеи занимались врачеванием, для чего они, кроме целебных трав, пускали в ход также нашептывания и заклинания. Неизвестно, о каких сочинениях здесь идет речь, но очевидно, что не о книгах Священного Пи­сания. Впрочем, далее сообщается, что ессеи имели свои книги, которые всякий член должен был хранить как святыню. Литература ессейская несомненно существовала, но мы о ней почти ничего не знаем. Некоторый апокалиптические сочинения, дошедшие до нас, по мнению ученых, ессейского происхож­дения, но это вопрос еще спорный.

[37] Назначение этого орудия поясняется ниже.

[38] Этим странным обычаем, имеющим свое основание во Второзаконии 28, 12, 13, по справедливому замечанию Скалигера, объясняется воздержание ессеев от испражнения в субботу, так как им приходилось бы тогда ко­пать, что считается запрещенной в субботу работой.

[39] Сообщенные Иосифом Флавием в этой главе сведения об ессеях этом замечательном и своеобразном еврейском ордене, игравшем немало­важную роль в истории, дополняются известиями о них того же автора (И. Д. ХIII, 5, 9; XV, 10, 4—5; ХVIII, 1, 5), затем Филона (Quod omnis probus liber, 12—13, и отрывком, сохранившимся у Евсевия, (Praeparatio evangelica, VIII, II) и, наконец, Плиния (Hist. Nat. V, 17). Но не смотря на это сравни­тельное богатство материала и многочисленные исследования, посвященные европейскими учеными этому предмету, вопрос о происхождении ессеев все еще остается не вполне разъясненным. Даже этимология и значение имени ессеев еще не окончательно установлены. Нет сомнения, что ессеизм получил свое начало в Палестине и вырос на почве иудаизма. Основные части его учения имеют свои корни в самом еврействе, и можно, поэтому, с большой вероятностью допустить, что ессейский орден образовался из среды тех „хассидеев", которые во время борьбы против эллинизма про­явили такую замечательную энергию и такое редкое самоотвержение в деле защиты веры отцов. Нельзя, однако, не заметить в ессеизме и некоторых посторонних элементов, чуждых еврейству и привившихся ему как будто извне. В особенности поражает обычай их обращаться утром с молитвой к солнцу. Отвержение брака и весь аскетический характер ордена также не совсем согласуются с воззрениями чистого иудаизма. Не без основания, по­этому, полагали, что ессеизм не чужд и некоторому внешнему влиянию. Сам Иосиф Флавий, как мы видели, проводит параллель между учением ессеев о бессмертии души и воззрениями греков на этот предмет; в другом же месте (И. Д, XV, 10, 4) он прямо сопоставляет ессеизм с пифагореизмом. В действительности нельзя не заметить много сходного между обоими этими учениями. На это в особенности обратил внимание известный знаток греческой философии, Эдуард Целлер (Die Philosophie der Griechen, Theil III,  Abth. 2, стр. 277—338 третьего издания, и Ueber den Zusammenhang des Essдismus mit dem Griechenthume в Theolog. Jahrbucher 1856, стр. 401—433). Но Цел­лер заходит слишком далеко, если он почти весь ессеизм хочет вывести из пифагореизма. Можно согласиться, что ессеи кое-что восприняли из пи­фагореизма, но нет сомнения, что в основных своих чертах учение их опирается на еврейство.

[40] Иосиф Флавий, который, по собственному свидетельству (Жизнь, 2) после тщательного и всестороннего ознакомления с учениями всех трех так называемых им иудейских сект, примкнул к фарисеям, относится к последним, где он о них говорит, с величайшим уважением, под­черкивая в особенности их высоконравственную жизнь и благотворное влияние, которое они имели на народ. Так, он в И. Д. (ХVIII, 1, 2) дает о них следующий отзывы „Они живут строго и отказывают себе в мирских удовольствиях; все то, что по здравому смыслу кажется логичным, они делают. Вообще фарисеи считают своим священным долгом следо­вать велениям разума. Они почитают старших и не позволяют себе про­тиворечить их постановлениям... Они пользуются таким влиянием на народ, что все богослужебные обязанности, жертвоприношение и молитвенный культ совершаются по их начертаниям. Такое безграничное и безусловное повиновение оказывают им общины потому, что все убеждены, что фарисеи и словом и делом ищут лучшего для народа".

В другом месте (Жизнь, 2), он их сравнивает с греческими стои­ками. Все, что нам известно о фарисеях, составлявших ядро и лучшую часть народа, вполне подтверждает отзыв о них Иосифа Флавия, имеющий для нас тем большее значение, что наш историк, игравший немаловажную роль в войне иудеев против римлян и перешедший, как известно, в конце концов на сторону неприятеля, испытывал не мало преследований со стороны фарисеев, которые, не без основания, считали его изменником. Но личная злоба, которая у него иной раз невольно прорывается против отдельных личностей, не могла подавить в нем чувство справедливости по отно­шению к тем, которые так хорошо понимали дух народа и иудаизма и с таким самоотвержением охраняли его интересы.

Фарисеи были прямые последователи книжников (соферим). Они продолжали толкование моисеевых законов, применяя их к условиям современной им жизни; они устраивали всевозможного рода школы, начиная от низших и кончая высшими; они учили и толковали Тору всенародно в синагогах и молитвенных домах, распространяя чрез них светоч зна­ния в народе; они вместе с тем были народными судьями. Строгая нрав­ственность, скромность, благочестие, умеренность в земных наслаждениях, приветливое обращение, милостивое отправление правосудия, а главное прекло­нение пред законом и принципами свободы и справедливости составляли отличительные черты их характера. Не даром весь народ льнул к фарисеям, с любовью подчинялся их узаконениям и всегда вооружался на борьбу с их врагами. Инстинктивно или сознательно народ видел в фарисеях залог своего бытия, оплот и защиту против всякой незаконной власти или злоупотребления властью над ним. И народ никогда не оши­бался в своих упованиях. Сохранение иудаизма была главная руководящая цель этих народных учителей и законоведов. Этой цели были посвящены все чувства и помыслы каждого истого фарисея; ей он служил в синагоге, проповедуя народу слово Божие, в школе, где он в строго национальном духе воспитывал юношество, и, наконец, в синедрионе, где в основу каждого вновь выработанного закона легла мысль об охранении иудаизма во всей его самобытности и неприкосновенности. После этой главной цели ближайшей задачей фарисеев, которую они преследовали с не меньшею настойчивостью, было охранение прав народа от произвола его князей и царей. Если фари­сеи терпели частые гонения, так только потому, что они не шли ни на какие компромиссы с высшей правительственной властью, а со всею смелостью и неподкупностью истых народных представителей останавливали всякое по­сягательство верховных правителей на превышение своей власти и ограниче­ние народных прав. И если народ проливал свою кровь за фарисеев, так он боролся тогда за свои собственные права и в таких случаях платил только дань благодарности фарисеям; ибо последние всегда были первые, ко­торые жертвовали своей жизнью и охотно шли на казнь за интересы народа, в защиту которого они выступали всегда, пренебрегая явной опасностью.

[41] В противоположность фарисеям, саддукеи составляли аристократическую партию, образовавшуюся преимущественно из священнического со­словия и, несомненно, из умеренных эллинистов. Владея большими богат­ствами, стремясь к власти и к внешнему влиянию, они тяготились строгим учением фарисеев, прилагавших один масштаб ко всем сословиям, радевших о чистоте и простоте нравов всего народа, без различия ранга и класса, допускавших роскошь и блеск в храме и общественных зданиях, но отнюдь не в частной жизни. Главнейший признак, отличавший саддукеев, заклю­чался в том, что они признавали обязательным один Моисеев закон, отвергая все выработавшееся в течение многих веков традиционное толко­вание и дальнейшее развитее писанного закона. Такое учение, конечно, могло бы казаться более удобным для практической жизни, освобождая народ от многих новых обязанностей, возлагаемых на него позднейшим расширением первоначального закона. Но народ не пожелал воспользоваться этим облегчением; он слишком много преследований вынес за свой закон от сирийских тиранов, чтобы добровольно отречься от него; народ не справлялся о происхождении устных законов, ему было достаточно знать, что они исполнялись его предками в течение веков; и еще более дороги стали ему эти устные законы с тех пор, как он освятил их своей собственной кровью в войнах с Селевкидами. Фарисеи лучше саддукеев понимали дух народа, если они не делали ему никаких послабле­ний, а напротив поддерживали в нем религиозное рвение. С другой сто­роны свободомысленное на поверхностный взгляд учение саддукеев оказалось на практике несносной рутиной в сравнении с прогрессивным и истинно разумным направлением фарисеев. Так, например, саддукеи, придержи­ваясь буквы Св. Писания, проповедовали „зуб за зуб и око за око" в буквальном смысле; между тем фарисеи, дорожившие главным образом духом Моисеева законодательства и допускавшие самое широкое толкование его, лишь бы не была нарушена внутренняя связь между этим первобытным кодексом установлений и беспрерывно изменяющимися условиями жизни, наказывали членовредительство соразмерным денежным штрафом. Таким образом саддукеи в противоположность фарисеям прослыли жестокосердными судьями. Все это в связи с их аристократическим высокомерием оттолкнуло народ от этой оппозиционной партии. Если она временами господствовала в Иудее, так только путем насилия и при воцарении в стране единодержавной власти, с которой она шла рука об руку.

[42] Считая в том числе 14 лет совместного правления с Марком Антонием.

[43] От первого ее мужа, Тиверия.

[44] У Генисаретского или Галилейского озера, названного также Тивериад­ским по имени новооснованного города Тивериады. Город этот в особен­ности славился находящимися близ него еще ныне существующими целебными источниками, о которых упоминается в И. Д. (ХVIII, 2, 3) и неодно­кратно в Талмуде. Он играл немаловажную роль во время войны против римлян и известен как последнее местопребывание синедриона; в нем же впоследствии образовалась знаменитая массоретская школа. (См. A. Neubauer, La gйographie du Talmud,  стр. 208 сл.).

[45] До Пилата в Иудее было четыре прокуратора: первые три (Копоний, Амбивий и Анний Руф) быстро сменяли друг друга в короткий промежуток времени (9 лет). Император Тиверий, при всей своей свирепости к самим римлянам, взирал на провинции более милостивым оком, чем Август. „Разумный пастух,—внушал он своим наместникам,—стрижет своих овец, но не дерет с них кожи''. По свидетельству Тацита, „Тиверий за­ботился о том, чтобы провинции не подвергались новым налогам и чтоб тяжесть прежних поборов не была увеличена жадностью и жестокостью чиновников; с этой целью он власть над провинциями подолгу оставлял в одних и тех же руках". Иосиф точно таким же образом характеризует отношения Тиверия к провинциям. Тиверий, по И. Д., рассуждал так: «вся­кая должность дает толчок к злоупотреблениям, а потому, если человек получает ее на короткое время, не зная, когда он будет устранен, он тем беспощаднее грабит своих подчиненных; но раз должностное лицо будет знать, что оно назначено на продолжительное время, оно будет дей­ствовать умереннее и, пожалуй, перестанет угнетать народ, как только соберет достаточно богатств". В подтверждение этой мысли он приводит пример больного, который просил не разгонять мух с его язвы, так как насытившиеся уже насекомые не могут причинить ему такую боль, как другие—голодные, которые с еще большей прожорливостью присосутся к обна­женной ране (ХVIII, 6, 5). Следуя этой системе, Тиверий и в Иудею за все время своего царствования (22 года) посылал только двух наместников. Первым из них был Валерий Грат, который сменил последнего намест­ника Августа, Анния Руфа, и оставался в Иудее 11 лет. Иосиф не отмечает ни одного волнения иудеев под его правлением; но из этого едва ли можно заключить (как это делает Сальвадор), что он правил мягко и ра­зумно. Достаточно знать, что Грат за свое одиннадцатилетнее пребывание в Иудее сменил четырех первосвященников. Нелюбимый народом Иоазар был отстранен еще Квиринием, который назначил на его место Анана. При Грате же последовал следующий ряд первосвященников: вместо Анана— Измаил, сын Фаби, за ним Элеазар, сын прежнего первосвященника Анана, спустя год—Камиф, сын Симона, а после опять через год — Иосиф, называвшийся также и Кайфой.

[46] Signum называлось знамя когорты, состоявшее из шеста, украшенного сверху фигурой какого-нибудь животного (со времени Мария большею частью орла), под которой на шесте было прикреплено несколько круглых металлических дощечек с изображениями императоров и полководцев.

[47] И. Д. (ХVIII, 3, 2) длина водопровода определяется в 200 стадий. Раз­валины этого водопровода сохранились еще по настоящее время. См. Schick, в Zeitschrift des deutschen Palдstina-Vereines I., 1878, стр. 132 след.

[48] Такие кровопролития, судя по другим древним источникам, Пилат производил не один только раз. Он был первый из прокураторов, кото­рый начал посягать на неприкосновенность еврейской религии. Знаменитый александрийский еврей Филон; живший в одно время с Пилатом, дает сле­дующую характеристику его личности (Legatio ad Cajum, § 38): „Однажды иу­деи стали увещевать его добрыми словами, но свирепый и упрямый Пилат не обратил на это никакого внимания; тогда те воскликнули: „перестань дразнить народ, не возбуждай его к восстанию! Воля Тиверия клонится к тому, чтоб наши законы пользовались уважением. Если же ты, быть может, имеешь другой эдикт или новую инструкцию, то покажи их нам, и мы немедленно отправим де­путацию в Рим". Эти слова только больше раздразнили его, ибо он боялся, что посольство раскроет в Риме все его преступления, его продажность и хищничество, разорение целых фамилий, все низости, затейщиком которых он был, казнь множества людей, не подвергнутых даже никакому суду, и другие ужасы, превосходившие всякие пределы". Последним актом насилия Пилата было избиение многих влиятельных самарян. Депутация самарян жаловалась на него тогдашнему сирийскому наместнику Вителлию, который назначил правителем Иудеи одного из своих друзей, Марцелла, а Пилату приказал ехать в Рим оправдаться пред императором. Таким образом, Пилат после десятилетнего правления должен был с позором покинуть Иудею (И. Д. ХVIII, 4, 2).

[49] В первую половину царствования Тиверия, когда государственными де­лами фактически управлял могущественный временщик, хитрый и бессердечный Сеян, который держал в трепете весь Рим и самого императора, против римской еврейской общины воздвигнуто было гонение. Поводом к этому послужил, по свидетельству Иосифа Флавия, следующий случай. Фульвия, жена одного влиятельного сенатора Сатурнина, перешедшая в еврейство, доверилась каким-то трем обманщикам-евреям и вручила им богатые дары для достав­ления в иерусалимский храм; но те присвоили подарки себе. Тиверий, узнав об этом обмане, предложил сенату издать закон об изгнании всех евреев из Рима, если они к определенному сроку не отрешатся от иудейства. 4 000 иудейских юношей были сосланы в Сардинию и предназначены для ведения войны с морскими разбойниками; но они предпочитали жестокие наказания этой прину­дительной службе (И. Д. ХVIII, 3, 4). Это было первое гонение, испытанное евреями в Риме; оно вызвано было не столько описанным случаем, о котором другие источники, рассказывающие об этом преследовании, ничего не знают, сколько опасением римского правительства против все больше распространявшегося среди римского общества еврейского культа. Чрез 12 лет изгнанники были вновь возвращены в Рим (Филон у Евсевия, Hist. eccl. II, 5, 7; Светоний, Vita Tiber. 36 и Тацит, Annal. II, 85).

[50] Иосиф (И. Д. ХVIII, 6) пространно описывает очень характерные, дышащие полной современностью, похождения Агриппы до восшествия его на престол. Это был авантюрист, любивший в молодости прожигать жизнь, промотавший все свое состояние в товарищеских пирушках и на приобретение себе влиятельных друзей, лишившийся в конце всяких средств к существованию, погрязший в неоплатных долгах, обращаясь за деньгами как к знатным особам, так и к низким ростовщикам, заставлявший своих слуг добывать ему деньги из каких бы то ни было источников, вынужденный бежать от преследования кредиторов из одного города в другой, в минуту отчаяния покушавшийся даже на свою жизнь, пе­решедший затем на хлеба к не любившим его родственникам, перебивав­шийся милостями друзей, покинутый, наконец, всеми друзьями за разные проделки и тогда только, находясь уже на краю гибели, пробивший себе дорогу к римскому двору, бросившийся здесь в самый водоворот интриг и вражды между Юлиями и Клавдиями, пока он не навлек на себя гнева дружески расположенного к нему Тиверия и пока, наконец, он по капризу судьбы из тюремного узника не был произведен в цари, получив от преемника Тиверия, Калигулы, золотую цепь одного веса с теми же­лезными цепями, который он влачил в тюрьме.

[51] Филипп умер бездетным; смерть его последовала на 20-м году цар­ствования Тнверия, который присоединить его тетрархию к Сирии. В такой зависимости Батанея, Трахонея и Авран находились около 21/2 лет, пока они, по воле императора Гая Калигулы, не образовали опять отдельного царства.

[52] Дочь Аристовула, сестра Агриппы.

[53] Агриппа, в дни своего скитания нашедший приют и должность у Ирода, не постеснялся теперь обвинять облагодетельствовавшего его шурина и дядю в заговоре против императора. Благодаря этому доносу, Ирод Антипа был сослан (не в Испанию, а в Лугдунум в Галлии— нынешний Лион, как показано в И. Д. ХVIII, 7,2); Агриппа же приобрел теперь половину бывшего еврейского царства: Галилею, Перею, Батанею, Трахонею и Авран и вла­дения Лизания.