Logo
Вид:

…Давным-давно, в глубокой древности, в Индии было обнаружено удивительное место, которое одни считали светло-таинственным, а другие – тёмно-загадочным. Одно из древних индийских поселений было основано у красивой глубокой реки, и недалеко от него, там, где большое и широкое дерево раскинуло над рекой свои ветви с густой листвой, кто-то однажды, сквозь прозрачные толщи воды, разглядел на дне реки весьма прекрасную жемчужину. Лежащая прямо посередине потока, она сияла драгоценным блеском в те моменты, когда лучи жаркого солнца, достигая дна, освещали её. Счастливый открыватель жемчужины в великом энтузиазме нырнул в воду, чтобы как можно скорее стать обладателем такого сокровища, но, достигнув дна, он так и не смог разглядеть её под водой. Безуспешно нырял он раз за разом – все попытки были безуспешны… Вскоре о таинственной жемчужине узнало всё поселение – а затем и вся окрестность. О, сколь многократно разные охотники до быстрого обогащения напрасно достигали глубокого дна этой реки – жемчужина словно пряталась от них! А затем – но лишь иногда, когда лучи солнца ныряли в воду, чтобы найти покой от своего жара и немного остыть – она снова была видна созерцателям, стоявшим на берегу… Наконец, слух о ней дошёл и до правителя, властного и алчного человека, который захотел любой ценой раздобыть это сокровище. В водах реки погибли сотни и сотни мужчин, которых правитель заставлял нырять на дно и которым не позволял выйти на берег с пустыми руками. И вот однажды красивый юноша был также схвачен и отправлен в смертельную очередь из мужчин, обречённых на утопление после безнадёжных поисков призрачной жемчужины… А он как раз был обручён с девушкой, самой красивой невестой в своём селении, которую любил всем сердцем. Говорят, что именно эта любовь стала его спасением, подарив ему озарение и вдохновив на неожиданные действия. Когда воины правителя, вооружённые мечами, подвели его к тому самому берегу, где у крутых берегов сразу становилось глубоко и где уже многие перед ним стояли на земле в последний раз, – ему, как и прочим, было дано несколько последних мгновений. Он должен был заметить на дне реки освещённую лучами солнца жемчужину – которая и вправду, казалось, была видна с берега, – а затем нырнуть за ней в воду. Но вместо этого он, улучив момент, молниеносно проскользнул между мечами воинов и несколькими отчаянными движениями достиг ствола дерева, со скоростью пантеры взобрался на него и скрылся в густой листве. Присутствовавший при этом правитель пришёл в ярость и велел призвать лучников, предвкушая, что мёртвым или раненым, но он всё равно заставит наглеца оказаться в воде. И вот буквально за несколько мгновений до того, как лучники были готовы исполнить приказание, юноша вдруг с горящими глазами показался из листвы, в простёртой руке держа ту самую жемчужину!..

Такова легенда… Вряд ли в городе нашёлся бы хоть один человек, не знающий её. Впрочем, она рассказывает о глубокой древности, а теперь этот город – уже не просто поселение, но один из крупнейших городов провинции. Конечно же, та самая река по-прежнему протекает через город, и да: местные жители могут легко показать всякому желающему место недалеко от города, где над потоком воды большое дерево простирает свою густую листву и которое традиционно считается тем самым таинственным местом. Юноша из легенды сквозь прошедшие века несомненно стал народным героем – хотя есть и много скептиков, которые подвергают сомнению подлинность и правдоподобность этой знаменитой истории, облетевшей уже, пожалуй, всю провинцию, если не всю страну. Но никакой скептицизм не может снизить популярность этого места, которое долгое время было излюбленным для многих местных мальчишек, к ужасу своих матерей сбегавших туда, чтобы броситься в поток и проверить, не появилась ли там ещё одна жемчужина. Да и среди взрослых неоднократно находились простаки и мечтатели, устремлявшиеся к тому самому дну в попытках найти неожиданное счастье. Ну и конечно же, есть слухи, что изредка кто-то до сих пор видит загадочное сияние, исходящее со дна реки! О, да: среди простого народа иногда можно даже встретить мнение, что жемчужина на самом деле всё ещё прячется на дне глубокой реки…

Харшал, худощавый жилистый мужчина, уже достигший старости, когда-то был одним из тех самых мальчишек, которые сбегали к тому месту под деревом у реки и мечтали о легендарной жемчужине. О, Харшал мечтал о ней особенно! А красивый молодой человек из легенды был его любимым героем! И вообще он очень сильно любил эту красивую историю – настолько, что в итоге связал с жемчужинами свою жизнь. После многократных ныряний ко дну реки он уже достаточно привык к обитанию под водой, чтобы оказаться способным нырять уже за вполне реальными жемчужинами. Для этого он покинул родной город и отправился на далёкий Цейлон, где, отплывая на лодке от побережья и затем ныряя на дно с тяжёлым камнем в руках (чтобы было проще опуститься на дно), он добывал морские жемчужины. Да, к тому времени, он уже хорошо знал, что если и бывают такие жемчужины, которые добываются со дна реки, а не со дна моря, то это точно не в той реке, у которой проходило его детство…
Однако спустя годы Харшал всё-таки нашёл самую главную Жемчужину своей жизни – благодаря труду посвящённого миссионера с горящим сердцем Харшал уверовал в единого Бога, пережил истинное обращение и стал христианином. Затем, спустя какое-то время, миссионер отправился на родину и перед отъездом подарил свой личный Новый Завет на индийском языке именно ему, Харшалу, к тому времени уже успевшему доказать свою преданность христианской вере. С тех пор прошло уже очень много времени. Ещё живя на Цейлоне, Харшал женился, и у него родилась дочь, которую он назвал Бхакти – но вскоре после её рождения он пережил смерть своей дорогой жены. Харшал продолжал нырять за жемчужинами, что приносило ему хороший доход, но также хорошо ударяло по его здоровью. Из-за постоянных резких всплытий с глубины у него начали проявляться симптомы декомпрессионной болезни, ведь, чтобы найти хорошую жемчужину, нырять приходилось глубоко – и в конце концов, однажды он чуть от этого не умер. Доставленный в больницу, он провёл там несколько дней, и лечащий врач строго пригрозил ему, что если он ещё хоть раз решится опуститься на дно, то живым он уже не выплывет. Да и самому Харшалу было так плохо, что он легко поверил врачу. Более того, он слишком любил свою дочь, чтобы сделать её круглой сиротой. Поэтому он нашёл для себя другое ремесло – и решил вернуться в родной город.
Так началась новая страница их жизни. К моменту возвращения его дочь была уже юной красавицей – а поскольку в городе его детства никто никогда не видел его жену и сам он не любил возвращаться к причиняющим боль воспоминаниям, то постепенно появилось и мнение, будто юная красавица была сиротой, которую он удочерил в младенческом возрасте…
Вернувшись в город, Харшал успел застать живыми своих престарелых родителей и – не без горячих молитв – привёл их к вере в Иисуса Христа, а затем проводил их в вечность – сперва мать, а затем отца. Так что теперь в их скромном домике жили лишь он и его повзрослевшая дочь, которая и вправду была по-настоящему красива – настолько, что постепенно это стало бременем на сердце отца. Дело в том, что именно в их городе теперь располагалась резиденция раджи, правителя в этой местности, который был известен двумя страстями, об одной из которых свидетельствовала его постоянно пополняющаяся сокровищница, а о второй – свидетельствовал его гарем, который также постоянно пополнялся…
Отец старался воспитывать дочь в духе христианской веры и мечтал, что она также будет преданной христианкой. Что ж, было трудно сказать, пережила ли она подлинное обращение, но в любом случае соседи и знакомые знали её как скромную девушку, послушную своему отцу. Впрочем, сам Харшал знал её лучше, и здесь ему также было о чём молиться. С какого-то времени он стал замечать в Бхакти нотки неожиданного своеволия и недоверия, которые сперва были едва уловимы и хорошо скрывались, но постепенно, как некий горький корень, становились всё более и более заметными. Отец не знал, что это и вправду был горький корень, который насадили в сердце девушки некоторые люди из их города, постоянно твердившие ей, что Харшал не является её родным отцом. Девушке было сложно. Она не помнила свою мать, но за прошедшие годы привыкла доверять отцу во всём, что он рассказывал про маму и её скоропостижную кончину. Теперь же её разум был атакуем тёмными мыслями, подрывавшими это доверие. Недоброжелатели, посеявшие их в разум девушки, имели свои счёты с Харшалом, который, по их мнению, “предал богов” ради иноземной веры. Он же открыто и смело исповедовал христианство и многократно беседовал с людьми, убеждая их, что есть только один истинный Бог – но до сих пор никто, кроме его родителей, так и не принял христианство в его городе…

– Бхакти, принеси воды из колодца, а затем мы пойдём на рынок за хлебом.
– Отец, если бы вы один раз позволили мне, то я бы сходила сама. – Бхакти знала, что отец сильно переживает за неё, но она также видела, что девушкам, живущим по соседству, родители не запрещают самостоятельно ходить за покупками. К тому же, с недавних пор, она как будто стала немного стыдиться своего пожилого отца – наверно, из-за того, что она уже была взрослая, а последнее время в городе её всегда видели лишь в его сопровождении.
– Бхакти, зачем ты спрашиваешь меня о том, что не подлежит обсуждению? Неужели смириться – это так трудно для тебя? – голос отца был мягок, но твёрд.
Девушка отвела взгляд, но промолчала…
Через полчаса отец и дочь молча шли вдоль главной улицы города. Внутри Бхакти шла напряжённая внутренняя борьба: ей правда было трудно смириться, но отцу она не открывала причину того недоверия, которое появилось в её сердце. Оба были погружены в свои мысли, и поэтому появление из-за поворота торжественного шествия стало для них неожиданным. Несколько носильщиков в сопровождении телохранителей несли роскошный паланкин раджи, который, к некоторому ужасу Харшала, был открыт. Благо, что он приучил Бхакти полностью закрывать свои волосы и лицо перед посещением общественных мест. Уверенно развернув паланкин, носильщики и охрана зашагали навстречу Харшалу и его дочери, которая ещё никогда не видела воочию раджу. Несколько раз, совсем издали, ей доводилось видеть паланкин, но до сих пор каждый раз он был закрыт. Сердце Харшала учащённо забилось.
– Держи голову опущенной и взор потупленным. Когда правитель поравняется с нами, не смей ни на миг посмотреть в его сторону! – сказал отец тихо, но властно, а затем посмотрел на Бхакти. К его ужасу, она, выпрямив голову, смотрела на паланкин.
– Бхакти, ты в своём уме? Что же с тобой происходит? Повинуйся немедленно!
Бхакти медленно опустила голову и глаза – теперь её гордость и противление считывались Харшалом явственно, но зачем в такой критичный момент?
– Ничего не говори и не смей поднять голову, пока не свернём за поворот! Ты всё поняла?
Бхакти не ответила, что лишь увеличило тревогу отца, но выяснять отношения было уже слишком поздно. Да и делать было нечего – правитель, обозревавший улицу, явно заметил их, и резко свернуть и удалиться с улицы куда-то в сторону было бы уже слишком подозрительно. Через минуту они оказались в нескольких метрах от паланкина, “проплывавшего” мимо них.
Раджа, пребывавший в хорошем настроении, уже с минуту смотрел на приближающуюся пару и, когда они проходили мимо, поприветствовал их традиционным индийским приветствием. В глазах охраны это было большим снисхождением к простым людям, что правитель одарил их своим вниманием и приветствием. В такие редкие моменты простые люди, конечно же, кланялись. Харшал мгновенно осознал, что наступил момент проверки на прочность его христианской веры. Вместо того, чтобы поклониться, он в знак приветствия поднял руку, поприветствовав раджу на европейский лад, как считалось в здешних местах, и мысленно готовясь к худшему. При этом отец бросил взгляд на Бхакти, и тут в его сердце что-то оборвалось: девушка, обуреваемая разыгравшейся внутри гордыней, в порыве противления отцу, но также движимая и любопытством, посмотрела на поприветствовавшего их раджу и встретилась с ним взглядом. Заметив при этом жест отца, она не придумала ничего лучше, как повторить за ним и тоже подняла свою руку в знак приветствия. В этот момент, от неосторожного движения, её покрывало спало, и взорам мужчин открылось её красивое лицо и длинные, красиво ниспадающие волосы. Раджа резким взмахом руки приказал остановить паланкин. В силу уже названной слабости он не мог позволить, чтобы такая красота просто прошла мимо него.
– Девица пойдёт с нами! – прозвучал приказ телохранителям, и несколько мужчин быстро обступили Бхакти, оттолкнув Харшала.
– Если хочешь остаться в живых, лучше не мешайся! – прикрикнул на него один из них.
Раджа поднял руку, чтобы жестом отдать приказ о продолжении движения, но перед этим посмотрел в сторону упавшего Харшала и сдержанным голосом сказал ему:
– Благодари свою дочь, глупый старик. Она стала выкупом за твою дерзость – и потому спасла тебе жизнь.
Процессия продолжила своё движение, и только испуганная, плачущая Бхакти оборачивалась в сторону отца и громко причитала. Харшал знал: сейчас предпринимать что-либо было бы смерти подобно. Поэтому, шокированный, он просто сел на колени и смотрел вслед удаляющейся процессии. Если бы за эти годы он читал не только Новый Завет, но и книгу Иова, то, наверное, сейчас он вспомнил бы слова знаменитого страдальца: “Ибо ужасное, чего я ужасался, то и постигло меня; и чего я боялся, то и пришло ко мне.” В полном смятении и абсолютной растерянности, пожилой мужчина горько заплакал…

Еле дойдя до дома, Харшал повергся на колени и возопил в небо. Он понимал, что если ещё есть хоть какая-то маленькая надежда на спасение его дочери от участи наложницы, то времени у него лишь до вечера. Слабый и одинокий, он изливал свою душу Богу, пытаясь хотя бы мало-мальски понять, что ему теперь делать. Как может он противостать воле раджи, богатого и имеющего власть? Как может он теперь вызволить свою дочь? Всё же Харшал знал своего Бога! Со страниц своего любимого и зачитанного Нового Завета он знал: “Всё возможно верующему”! Его Бог есть живой Бог, и Он “защитит избранных Своих, вопиющих к Нему день и ночь”! Вот только ночи в распоряжении молящегося уже не было – у Харшала оставалось лишь несколько часов, чтобы получить ответ либо признать трагедию необратимой… Часы тянулись долго, но в то же время летели стрелою. Как бы там ни было, верный отец не вставал с колен, упорно ожидая ответа свыше, молясь о чуде и сражаясь с давящей обречённостью. Но ответа как будто всё не было и не было – и лишь красные лучи заходящего солнца сквозь окно осветили вдруг ставшее решительным лицо христианина с неожиданно появившимся блеском в его глазах…

В чертогах раджи было приятно прохладно – в отличие от уличного вечернего зноя. Из роскошного зала имелся выход на балкон с красивым видом на внутренний двор резиденции. На балконе, явно никуда не торопясь, стояли двое мужчин, созерцая самые последние минуты заката. Один из них был молодым, а другой – явно старше. Если бы сторонний наблюдатель увидел их в этот момент, то он, вероятно, в первую очередь стал бы рассматривать молодого человека – потому что в его облике было нечто впечатляющее или даже притягивающее. Красивой внешности, с глубокими глазами и одетый во всё тёмное, он держался настолько благородно и статно, что в нём легко можно было угадать принадлежность к какому-нибудь царскому роду. Второй мужчина, напротив, был похож на простолюдина, зато впечатлял своим внушительных размеров телосложением. Это явно был личный телохранитель…
Молчание мужчин нарушил заходящий на балкон раджа:
– Как доблестный Ананд чувствует себя в наших краях? – При этом он посмотрел на молодого человека, встретился с ним взглядом и невольно вздрогнул. Глубокие и словно абсолютно непроницаемые глаза Ананда выражали то ли мужественную бесстрастность, то ли усталую апатию – его прямой и решительный взгляд в то же время создавал впечатление старца-философа, который уже повидал в земной жизни всё, что только можно было повидать, и который при этом от всего – совершенно от всего – окончательно устал. Ананд ещё несколько секунд с непроницаемым выражением лица смотрел на спрятавшего глаза местного правителя, а затем также отвёл взгляд в сторону заката и твёрдо произнёс:
– Это ни к чему, Гаурав. Расскажи лучше, как ты чувствуешь себя в своих краях.
– О, мы чувствуем себя здесь просто великолепно! – Гаурав расплылся в самодовольной улыбке, но уже несколько побаивался смотреть Ананду прямо в глаза.
– Великолепно!.. – печально-философски повторил молодой мужчина, как будто не давая шанса радже начать хотя бы формальную беседу и заканчивая толком не успевший начаться разговор.
Впрочем, раджа не посчитал это серьёзной причиной для расстройства. Сам факт того, что проезжавший через их края Ананд решил остановиться на ночёвку именно в его резиденции, Гаурав считал выгодной привилегией, потому что от такой чести он и сам возрастал в своих глазах. К тому же это был очень редкий гость, и если он не хочет разговаривать, то радже было достаточно уже того, что Ананд удостоил его своим посещением. Правителю было известно, что этот казавшийся таинственно-странным молодой человек много путешествовал по стране, не имея при себе абсолютно никого, кроме Вазира, своего верного телохранителя, а также, похоже, уже и друга. И хотя путешественник аболютно скрывал, кто он – всё же он-то, Гаурав, знал, что это сын самого… Впрочем, свой большой секрет раджа не был намерен раскрывать никому. Знатный и богатый, Ананд при этом каким-то образом был известен своей беспристрастностью и принципиальной честностью – он имел твёрдую репутацию человека, который никогда не лжёт. В кругах местной, да и не только местной, элиты об Ананде было также известно, что он посвятил годы своей жизни разным захватывающим приключениям, например, поиску знаменитого Аджантского тигра – скульптуры из чистого золота, утерянной при загадочных обстоятельствах несколько веков назад. А как насчёт знаменитого найденного им меча, о котором говорили, что это меч самого Ашоки – первого царя Индии? Но это всё ладно – ходили слухи, что последние несколько лет жизни Ананд потратил на поиск легендарной жемчужины великого императора Акбара! В отличие от легенды о речной жемчужине, история о жемчужине Акбара великого считалась исторически достоверной. Факт её существования был зафиксирован в древних документах, сохранившихся со времён императора. Ходили слухи, что в годы своего правления Акбар построил несколько храмов, спрятанных глубоко в джунглях – так чтобы местоположение ни одного из них не было точно известно, – и что под основанием одного из них была сокрыта сокровищница этого великого завоевателя, где он спрятал и свою жемчужину, якобы огромных размеров и необычайно красивую! Поговаривали даже, будто все остальные несколько храмов в джунглях были воздвигнуты лишь для того, чтобы “запутать следы” потенциальных сокровищеискателей. Впрочем, народ в целом был слишком суеверен, чтобы решиться разорять места религиозного поклонения. Считалось, что такого безумца ждёт неминуемое проклятие – если только ты не являешься прямым потомком самого великого Акбара… Таким образом, не удивительно, если знаменитая жемчужина до сих пор так и покоится во мраке затерянной сокровищницы – если, конечно, Ананд, уже создавший себе репутацию сокровищеискателя, не преуспел в своих поисках… Но преуспел ли?.. – Все эти мысли успели пронестись в разуме Гаурава за считанные секунды. Очнувшись от размышлений, он, к своей досаде, снова заметно вздрогнул, обнаружив на себе пристальный взгляд холодных глаз Ананда.
– Ты, верно, хочешь знать, нашёл ли я жемчужину? Что ж, позволь удовлетворить твоё любопытство: нет!
Радже стало не по себе от проницательности молодого гостя.
– Что вы, мой почётный друг! Я озабочен тем, сочли ли вы наш приём радушным и гостеприимным – вот чем заняты мысли мои!
Ананд слегка улыбнулся и отвёл взгляд. Было видно, что он не поверил…
Вдруг внимание всех стоявших на балконе привлёк бежащий по двору начальник придворной стражи. Увидев издали, что раджа выглянул на балкон, он посчитал это удобным моментом и, подбежав, начал докладывать:
– Мой господин! Какой-то старец стоит у ворот и говорит, что у него есть сокровище для раджи!
– Сокровище для меня? – переспросил раджа, оглянулся на гостей, а затем посмотрел на докладчика таким взглядом, что тот сразу понял: сообщить такое при гостях было грубой ошибкой…
– Что ж, вели привести его ко мне! – ответил, наконец, правитель. Делать было нечего – не отказывать же своему любопытству только потому, что у начальника стражи не хватило ума оповестить его тайно. Да и, в конце концов, хотя всё это звучит подозрительно странно, не бояться же ему одинокого старца!
– Можно ли и нам поприсутствовать? – спросил Ананд, и в его голосе как будто звучала ирония – да, проницательности ему было не занимать!..
– Конечно! Конечно, можно! – поспешил скрыть свои эмоции Гаурав. – Пройдёмте в зал, дорогие гости!
В зале раджа сел в своё богато украшенное кресло, напоминавшее трон. Он хотел-было распорядиться, чтобы гостям также принесли по креслу, но Ананд остановил его. Вскоре двери распахнулись, и стража ввела в зал пожилого мужчину приятной внешности.
– Это ты?! – исказилось от негодования лицо Гаурава. – Как ты посмел явиться ко мне?
Выражение лица вошедшего мужчины не потеряло своей уверенности:
– Я пришёл предложить вам сокровище взамен на мою дочь, и от такого предложения вы не откажетесь!
При упоминании слова “дочь” радже стало неуютно в своём собственном кресле – что подумает о нём гость? Но очень быстро гордость в нём одолела смущение – в конце концов, он здесь хозяин, а потому и делает, что считает нужным!
–  Стража, увести его! – крикнул он.
– Завтра я достану для вас со дна реки легендарную жемчужину! – решительно громко продолжил пожилой мужчина…
– Не трогать его! – поспешил остановить стражников Гаурав. Его лицо выражало нескрываемое удивление – такого поворота он не ожидал! Впрочем, такого поворота не ожидали и другие. Ананд внимательно наблюдал за происходящим.
– Женщин много, и моя дочь – всего лишь одна из многих. А вот жемчужина на дне реки – всего одна! Она огромна и прекрасна, и великое множество других жемчужин меркнет по сравнению с ней! Завтра она будет ваша – если вы обещаете моей дочери завтра свободу и сегодня неприкосновенность! – Последние слова Харшал произнёс с особой выразительностью, так чтобы раджа понял, что он имеет в виду.
“Старик лишился рассудка. Что ж, похоже, это даже удобно!” – подумал Гаурав и быстро придумал план действий:
– Итак, не ослышался ли я, что завтра ты доставишь мне ту самую жемчужину, которой на дне реки не было даже согласно легенде?
– Завтра я доставлю вам жемчужину с легендарного дна! – твёрдо ответил отец, и голос его не дрогнул, даже несмотря на насмешливое замечание правителя. Теперь неожиданный гость казался лишившимся рассудка уже всем присутствующим – или почти всем…
Ананд вдруг поймал себя на мысли, что он испытывает чувство, которое, как ему казалось, уже никогда к нему не вернётся: он испытывал… интерес! Хоть он ещё и не дожил до преклонных лет, но уже весьма устал от жизни, ибо за все прожитые годы она так и не смогла предложить ему то, ради чего стоило бы её продолжать. Все мыслимые удовольствия, доступные богатым и власть имущим и столь желанные для многих, не могли утолить внутреннего голода его души – голода по смыслу. Ему и не надо было все их пробовать – он знал, что если и существует вообще утоление этого голода души, то оно – не в них. В отличие от Гаурава, Ананд не был падок ни на деньги, ни на женщин – и он даже никогда не был женат. Уже с раннего возраста его устремления отличались глубиной и поиском смысла. При этом, как бы это ни было удивительно, он почти сразу перестал искать смысл в религии. По какой-то причине вера отцов с её множеством разнообразных идолов или божеств казалась ему лживой. Под солнцем ничто, абсолютно ничто, так и не принесло ему глубинного удовлетворения – и до этой минуты ему казалось, что искренний интерес к чему-либо уже не возникнет в нём никогда. Но вот теперь перед ним стоит старик, которого все вокруг считают умалишённым – и это вполне понятно. Конечно же, Ананд знал легенду о речной жемчужине – и, как верно подметил Гаурав, даже согласно самой легенде, на дне реки жемчужины не было. Но было кое-что, вдруг запавшее молодому человеку глубоко в душу – глаза старика! То сияние, которое исходило из них, понималось Анандом как непоколебимая уверенность – удивительная и необъяснимая с точки зрения здравого смысла, но всё же явно присутствовавшая в сердце этого загадочного пожилого человека. Каким-то образом Ананд знал или чувствовал, что перед ним стоит не сумасшедший – и это захватывало Ананду дух! Поймав себя на мысли, как сильно он вовлёкся в происходящее, молодой человек из глубоких размышлений быстро вернулся к реальности и решил вмешаться в ситуацию:
– Как ваше имя? – неожиданно для всех обратился он к смелому отцу.
– Харшал, – просто ответил тот и посмотрел Ананду прямо в глаза. За несколько секунд взаимного пристального взгляда молодой человек зафиксировал для себя, что сияние исходит из глаз старика с неослабевающей силой, и ещё больше зауважал его.
– Я гарантирую вашей дочери неприкосновенность до завтрашнего утра, – сказал Ананд с такой властью в голосе, как будто раджой здесь был он, а не Гаурав.
– Благодарю вас! – С радостью ответил Харшал, который не знал, кто этот молодой человек, но понял, что его слова явно достаточно.
Раджа, как бы ни было ему неприятно, почувствовал, что не готов противостоять самому́ Ананду, а значит, девушке и вправду гарантирована неприкосновенность – но, чтобы хоть как-то отстоять, кто здесь хозяин, он поспешил вмешаться:
– Но если к полудню я не буду держать обещанной жемчужины в руках, твоя дочь пополнит мой гарем – можешь быть уверен!
– Завтра в полдень я жду вас у легендарного берега! И завтра же вы будете держать её в руках! – невозмутимо закончил Харшал.
– Стража, увести его! – раздался приказ Раджи.
Ананд, глядя вслед удаляющемуся Харшалу, громко произнёс:
– До встречи в полдень!

После роскошного ужина, на том же самом балконе, что и пару часов назад, снова молча стояли Ананд и его друг-телохранитель. Прекрасная и величественная полная луна заливала балкон своим светом, так что сейчас здесь было особенно красиво. Из головы молодого человека не выходил образ так впечатлившего его старика – особенно его глаза. Ананд был глубоко погружён в свои мысли, а Вазир, давно привыкший к такому глубокомыслию, тихо стоял рядом, не мешая своему господину. Послышались шаги раджи. За всё время ужина они так и не заговорили о произошедшем, но Ананд дал старику обещание касательно его дочери, а он слов на ветер не бросал. Поэтому, уходя после ужина, он твёрдо посмотрел на Гаурава и сказал, что ждёт его для разговора. Итак, тот, наконец, пришёл, и почти сразу заговорил:
– Дорогие гости не знают всего сложного контекста истории, связанной с этим стариком и его дочерью, и, надеюсь, не подумают обо мне хуже, чем я есть на самом деле.
– Если раджа не прикоснётся к дочери этого человека, то он может не переживать за свою репутацию в моих глазах, – с некоторой иронией, но с железной твёрдостью ответил Ананд.
– О, за это мой почётный гость может не переживать! Чтобы заверить дорогого гостя в моей преданности, я приказал на эту ночь отвести её домой, к отцу.
– Вазир прямо сейчас сходит туда и проверит истинность твоих слов!
– О, конечно, как моему гостю будет удобно! Я сейчас прикажу страже проводить его!
Ананд молча посмотрел на Вазира, и тот, сделав лёгкий поклон, решительными шагами быстро удалился. Гаурав, с балкона громко призвав стражника, отдал соответствующие распоряжения.
Ананд, явно смягчив напор своих тёмных глаз, ещё раз взглянул на раджу, молча кивнул в знак одобрения и отправился в опочивальню для гостей.

На следующий день, ближе к полудню, к тому самому берегу, который в сознании людей связывался с древней легендой, прибыл паланкин раджи в сопровождении стражи. Вместе с ними на породистых конях прибыли два всадника – Ананд и Вазир. Харшал и его дочь уже были на берегу. Впервые увидев ту самую девушку, из-за которой и состоялась вся эта встреча, Ананд не мог не признать её особенной красоты – даже несмотря на то, что лицо Бхакти было заплакано. Девушка глубоко раскаялась в своём противлении и гордыне, за прошедшие часы многократно прося прощения у отца за своё безумие. Теперь она была готова следовать за своим дорогим и горячо любимым отцом хоть на край света. Молодой человек внимательно смотрел на девушку. Он не удивился, что она здесь – Вазир, успешно исполнивший ночью поручение своего господина, уже сообщил ему о страже, приставленной к дому Харшала, чтобы отец и дочь не предприняли попытку сбежать. Поэтому не оставлять дочь одну было в данных условиях, похоже, самым мудрым решением со стороны отца.
Что же касается раджи, то его план был прост: предложение старика-мечтателя, живущего в каком-то мире фантазии, в любом случае ему на руку. Очевидно, что никакой жемчужины в реке нет, а значит старик попался в ловушку, которую сам себе расставил: девушка отправится в гарем, и отец больше не посмеет на неё притязать. А если старик придумал такой хитрый план, что спрятал в своей одежде одну из обычных морских жемчужин, чтобы, вынырнув из реки, выдать её за якобы ту самую жемчужину из легенды, то за такой обман он лишится и дочери, и своей жемчужинки – которая, изъятая в возмездие за попытку обмана, отправится к сотням таких же, уже хранящихся в сокровищнице раджи.
– Ну что, старик, предлагаю тебе не медлить! Чем быстрее жемчужина окажется в моих руках, тем быстрее твоя дочь получит свободу! Так что – приступай! – в голосе правителя слышалась то ли ирония, то ли насмешка.
Харшал ждал этого сигнала. На шее у него висела верёвочка с прикреплённым к ней маленьким мешочком ныряльщика – такой мешочек много раз оказывался великим удобством при нахождении морских жемчужин, чтобы высвободить руки и не потерять жемчужину при подъёме с глубины. И Гаурав, и Ананд заметили этот мешочек – старик явно верил в то, о чём заявил накануне… Не сказав правителю ни слова, Харшал просто посмотрел ему в глаза и обернулся в сторону реки. О, сколько раз в детстве он нырял к этому самому дну, движимый наивной детской мечтой! И сколько раз он безуспешно всматривался в воду с этого самого места, надеясь, что его глаза уловят желанное сияние, исходящее со дна реки! Солнце было высоко в небе, на котором не было ни облачка, и солнечные лучи, как обычно, освещали водную гладь. Харшал, как когда-то в детстве, внимательно посмотрел на дно, но никакой драгоценности не заметил. Встав на колени, он молитвенно сложил руки и склонил голову. Всем было понятно: старик молится, готовясь к решающей минуте. Закончив и встав с колен, Харшал обернулся ко всем присутствующим и громко произнёс:
– Я поклоняюсь и чту единственного Бога, Творца неба и земли, Который стал человеком и Спасителем всех людей, особенно верующих. Его имя – Иисус Христос. И Он сказал, что верующему возможно всё!
С этими словами Харшал с неожиданной для его возраста ловкостью подбежал к дереву, подпрыгнув, ухватился за самую низкую ветку и стал взбираться по стволу наверх. Тот факт, что у него получилось уже это, удивил без исключения всех присутствующих – однако это не помешало радже презрительно закатить глаза. Он подумал, что старик, слишком много наслышавшись о легенде, окончательно потерял рассудок. Харшал тем временем скрылся в густой листве. Почти сразу Гаурав почувствовал, что это начинает ему порядком надоедать:
– Старик, я даю тебе не больше пяти минут!
Тишина. Все присутствующие напряжённо наблюдали, конечно же, нисколько не рассчитывая, что старик появится на глазах, держа в руках жемчужину, как знаменитый герой легенды. Ананд также был захвачен происходящим. А Бхакти напряжённо стояла поодаль, приложив обе руки к устам, чтобы не вскричать от волнения… Вдруг женский крик всё же раздался – Харшал сильным рывком выпрыгнул из кроны дерева прямо в середину реки и с опытом человека, многие годы знакомого с водой, с высоты нескольких метров красиво нырнул вниз головой, устремившись ко дну. Да, похоже со времён древности река перестала быть совсем уж чистой – по крайней мере, с берега лишь смутно был виден человек, который, быстро оказавшись в одном из самых глубоких мест реки, явно тратил последние секунды, чтобы найти то, чего до него не нашли сотни, а то и тысячи… Впрочем, время погружения постепенно приближалось к одной минуте, а Харшал так и не всплывал. Бхакти стало плохо, и она резко села на землю в полуобморочном состоянии. Вдруг, резким подъёмом с глубины, Харшал вынырнул, и все услышали, как его лёгкие отчаянно глотают воздух. Резкими, но явно усталыми взмахами рук, пожилой отец, на грани своих сил, медленно достиг берега несколькими десятками метров ниже по течению реки. Один из стражников и Вазир подбежали к выдохшемуся человеку и, поддерживая его с обеих сторон, помогли подняться, после чего тот еле слышно произнёс: “Прошу, отведите меня к правителю”. Ещё минута, и Харшала, едва стоявшего на ногах от кислородного истощения, подвели к паланкину. Из ушей у него шла кровь – сбудутся ли теперь слова врача, грозившего Харшалу неминуемой смертью, если он ещё хоть раз решится нырнуть за жемчужиной?.. Откуда-то собрав последние силы, отец сорвал с шеи верёвочку и протянул мешочек радже. Раджа несколькими жадными движениями сорвал верёвку, раскрыл мешочек и… увидел её – самую большую, диковинную и прекрасную жемчужину из всех, когда-либо виденных им! Ярко переливаясь на солнце белым перламутром, она была примерно в три раза крупнее обычных морских жемчужин. Рассматривая её, неописуемой красоты, сверкающую в лучах солнца, он не верил своим широко раскрытым глазам.
– Жемчужина! Речная жемчужина! Это невозможно! Это невозможно!  – с этими словами он высоко протянул руку и показал великое сокровище всем окружающим…

На закате следующего дня из города выехали два всадника. Некоторое время они ехали молча, погружённые каждый в свои размышления. Вчера они доставили обессиленного ныряльщика-героя и его дочь домой, уложили Харшала в постель и оставались с ним, следя за его состоянием. Ананд был твёрдо намерен поговорить с ним, но только сегодня Харшал был в состоянии общаться. В итоге, закрывшись вдвоём, они несколько часов о чём-то разговаривали. В любом случае, Вазир ещё никогда не видел своего господина таким – в его глазах появилось какое-то особенное умиротворение, словно его изголодавшаяся душа наконец-то была удовлетворена… Ища повода, чтобы начать разговор, Вазир спросил:
– Господин, как вы думаете: выживет ли старик после того, что было вчера?
Ананд ответил просто, но честно:
– Я не знаю этого, Вазир.
Они снова ехали молча. Слуга ещё несколько минут не решался, но, наконец, не выдержал и заговорил:
– Господин, как ваш преданный слуга я не смею перечить вашим решениям – но как ваш друг я всё же посмею спросить: что всё это значит? Ведь если бы я поступил так, как поступили вы, то разве вы первый не посчитали бы меня сумасшедшим?
– Думаешь, я сошёл с ума? – иронично отозвался Ананд.
– Прошу вас простить меня! – продолжил Вазир. – Но мне трудно хранить себя от таких мыслей! Вы, вместе со мной, последние несколько лет своей жизни потратили на поиск жемчужины императора Акбара, преодолели столько трудностей, рисковали репутацией и даже жизнью – и, наконец, нашли то самое легендарное сокровище! А затем вы встречаете какого-то старика и ради него отправляете свою жемчужину на дно реки! Вчера, когда мы с вами рано утром отправились к реке и вы велели мне погрузиться на дно, чтобы спрятать ваше великое сокровище там, на дне реки, признаюсь: да, я подумал, что вы сошли с ума…
Ананд, вместо того чтобы разгневаться, снисходительно улыбнулся:
– Скажи мне, мой друг: слышал ли ты когда-нибудь, чтобы я говорил ложь?
– Нет! – уверенно ответил Вазир, а затем медленно продолжил, – до недавнего разговора с раджой…
– Правильно: ты имеешь в виду мои слова о том, что я не нашёл жемчужины. Знай, что я не обманул: найдя сокровище Акбара, я нашёл не более чем блестяшку – а не жемчужину! Потратив столько лет на её поиски, я не нашёл ни капли того удовлетворения, за которым гнался. Встретив же старика, я за две минуты в его присутствии понял: у него есть то, чего я искал всю свою жизнь! Если бы у меня было и десять таких бессмысленных блестяшек, как жемчужина Акбара, то ради этого я и их все также утопил бы в реке!
Лицо Вазира явно выдавало непонимание. Он осторожно продолжил:
– Но если вы имеете в виду его красавицу-дочь и если впервые нашлась та, которая пробудила в вас высокое чувство, то я сильно не понимаю одного: ведь вы увидели её уже после того, как мы утопили жемчужину!
– Вазир, ты так ничего и не понял! Впрочем, ты и не мог… Давай лучше я задам тебе вопрос: вчера мы с тобой, задолго до всех остальных, приехали к берегу и я, зная, что ты опытный ныряльщик, приказал тебе надёжно спрятать жемчужину на дне реки – так, чтобы её не унесло течением, и так, чтобы её не было видно с берега. Ты успешно справился с заданием, частично вкопав жемчужину в каменистое дно и зажав, а также обложив, её со всех сторон камнями – так что с берега её блеска заметить было невозможно, а только сверху. И если ты усомнился в здравости моего рассудка, то Харшала ты несомненно считал сумасшедшим. Итак, вопрос: откуда он знал, что залезть на дерево – это единственный способ заметить спрятанную жемчужину на дне реки?
– Я не знаю этого, господин! – ответил Вазир.
Ананд выразительно посмотрел на друга и после короткой паузы продолжил:
– А я знаю. Теперь знаю. – В его глазах выступили слёзы. – Иисус Христос – это единственный истинный Бог, Который пришёл в мир спасти грешников, в том числе и меня! – Не удивляясь растерянному лицу Вазира, плачущий Ананд вытер слёзы. – Он живой Бог! Он и есть живой Бог! Теперь я знаю, откуда у этого смелого отца была такая уверенность, когда он предстал перед Гауравом – живой Бог разговаривал с Харшалом! Теперь я также знаю, почему почти всю позапрошлую ночь меня преследовало навязчивое понимание, что я должен спрятать свою блестяшку на дне ради Харшала – живой Бог разговаривал и со мной! – Ананд окончательно расплакался. Вазир почувствовал какое-то необыкновенное присутствие…
Через несколько минут молодой человек снова был способен заговорить. Искренний и сокрушённый, он рассказал другу о своём сегодняшнем разговоре с пожилым христианином – о том, как Харшал многое объяснил ему, подробно рассказал ему о вере в Иисуса Христа и велел ему отыскать для себя Священное Писание христиан. Постепенно Вазир понял: в лице Иисуса Христа Ананд наконец-то нашёл ту самую Жемчужину, Которую искал всю свою жизнь…
Какое-то время друзья снова ехали молча. Наконец, слуга задал ещё один вопрос:
– А вы правда верите Гаураву, что он больше не будет посягать на дочь Харшала?
– В честности такого человека как он я не могу быть уверен. – ответил Ананд и, спустя несколько мгновений, продолжил. – Поэтому я не придумал ничего лучше, как предупредить его, что у меня есть свои личные планы на эту девушку!
Лицо Вазира моментально смягчилось и расплылось в улыбке:
– Но ведь мой господин никогда не обманывает и не бросает слов на ветер!
Ананд ничего не ответил, а лишь улыбнулся.
– У достойного отца должна быть достойная дочь! – не унимался Вазир. – Кстати, вы обратили внимание, как сильно Бхакти похожа на своего отца? Явно родная дочь!
– Да, – спокойно и уверенно ответил Ананд, – она очень на него похожа.

Сильные, даже судорожные, всхлипывания, прореза́ли темноту старого подвала, сочетавшего в себе неприятную, холодную сырость и приятную, глубокую тишину. А именно тишина и уединение так нужны были сердцу девушки, которая вот уже в который раз оказывала честь этому неприглядному подземелью, избирая его своим убежищем. Впрочем для простой деревенской девушки выбирать было попросту не из чего. На севере Англии её времени любая благоразумная девушка старалась держаться поближе к дому. Красивые леса поблизости, конечно, могли бы заменить храм для благочестивой души, но такую роскошь могли бы себе позволить, пожалуй, только мужчины – причём с богатырской верой. В это смутное время, да ещё и с граничащей рядом Шотландией, в лесу немудрено было стать жертвой беглых солдат или даже отрядов. В общем, воздух того времени был напоён тревогой, а сердца многих людей – ожесточением. В деревне было много религиозных людей, но ни одного праведного. Единственным исключением была она сама.

Мерцание свечи в углу лишь едва освещало заплаканное лицо, склонённое к земле, а её волосы, и без того редкого, огненно-рыжего, цвета, приобрели сейчас цвет ещё более необыкновенный… Некоторое время назад на девушку стал сходить сильный дух молитвы – и она была рада, что с желанным постоянством могла находить ему выражение в этом укромном месте. Её сердце пронзала острая боль – снова и снова – при мысли о том, как ожесточены и развращены неверием её односельчане. Грех словно господствовал в этой местности, подстёгивая людей эгоизмом и злобой, а единственный католический священник, который жил – или даже правил – в этой деревне, казался ей порой не только не верующим, но даже одержимым. В те (редкие, к её счастью) моменты, когда она встречалась с ним на улице, девушке становилось не по себе: не раз и не два он с таинственной подозрительностью смотрел на неё, особенно на её ярко-рыжие длинные волосы, и при этом его сперва холодный и даже немного суровый взгляд внезапно вспыхивал каким-то странным блеском, выдававшим секундный панический ужас, а затем опять становился холодным и мутным. В такие моменты девушка непроизвольно начинала тихо молиться или успокаивать свой разум строками из тех немногих псалмов, которые она знала наизусть. Да, изредка она слышала суеверия о каких-то злых силах, приписываемых тем женщинам, которые обладали рыжими волосами, – но ей было непонятно, как в такое мог верить священник, читающий Библию – причём единственный человек в округе, у кого, как считалось, вообще была Библия. Никто не знал, что на самом деле в деревне (как раз у девушки) был ещё один экземпляр Библии – строго запрещённый перевод на народный английский язык, многие из которых сжигались, как только обнаруживались. Но до сих пор у неё получилось сохранить своё сокровище.

И прямо сейчас Библия лежала перед ней – на подстилке, которая спасала юную молитвенницу от холодного земляного пола. В полном непонимании, что она могла бы изменить в этой мрачной обстановке, царившей в деревне, девушка отдавалась молитвам, изливая в них сердце и ходатайствуя за её односельчан – включая и пожилую матушку, с которой она жила и которая до сих пор не покорилась вере. Сегодня же дух молитвы объял её особенно сильно, и после долгой и упорной молитвенной борьбы ей стало мерещиться, что она видит перед собой белого голубя – это было подобно видению, которое то исчезало, то снова представало перед её взором, затуманенном слезами. Конечно, здесь не могло быть птицы – несколько раз внезапно вглядевшись в полумрак подвала, она поняла, что напрасно отвлекается от своего духовного долга, и поэтому вновь погрузилась в молитву.

“Если пшеничное зерно, пав в землю, не умрёт, то останется одно; а если умрёт, то принесёт много плода.” – Это место Писания отчётливо прозвучало в сознании девушки, и сразу же за ним прозвучало следующее: “Кто станет сберегать душу свою, тот погубит её, а кто погубит её, тот оживит её”. Мысли молитвенницы, словно помимо её воли, потекли в определённом направлении: “Если ты хочешь приобрести свою деревню для Бога, тебе придётся умереть. Будь готова умереть!” И почти сразу же в её сознании раздался другой голос, холодный и прагматичный: “Вот уже несколько лет ты молишься в этом подвале, подрывая своё здоровье, и вымолила ли ты хотя бы матушку? Какая ещё смерть? Не пора ли пожалеть себя?” “И не возлюбили души своей даже до смерти”, – продолжал звучать такой светоносный и родной голос Священного Писания, хоть послание его и казалось пугающим. “Помыслите о Претерпевшем такое над Собою поругание от грешников, чтобы вам не изнемочь и не ослабеть душами вашими. Вы ещё не до крови сражались, подвизаясь против греха”. Перед мысленным взором девушки предстал Спаситель Иисус Христос в последние часы Его земной жизни. “Он истязуем был, но страдал добровольно и не открывал уст Своих; как овца, ведён был Он на заклание, и как агнец пред стригущим его безгласен, так Он не отверзал уст Своих.” Иисус, молчащий перед синедрионом, молчащий перед Пилатом, молчащий перед Иродом – все эти сцены яркими картинами проносились в сознании христианки, которая каким-то образом понимала теперь, что на этот раз это имеет к ней отношение как никогда раньше. “Но Он молчал и не отвечал ничего”, – прозвучало в её разуме ещё одно место Писания, и вдруг она словно очнулась от потока неожиданных мыслей, а затем торжественно произнесла вслух: “Да, я готова! Я готова… умереть.” Последнее слово прозвучало тише, но и оно было высказано твёрдо. “Да ты явно сошла с ума!” – обвинил её веющий холодом голос в её разуме, явно потерпевший провал в том, чтобы призвать её к земному благоразумию.

Глаза девушки сосредоточились на лежащей перед ней раскрытой Библии, и она прочитала: “...так что не надеялись остаться в живых, но сами в себе имели приговор к смерти”, – и на последнее прочитанное слово упала слеза, словно запечатав и его, и решение, принятое христианкой… Вдруг ей опять померещился голубь, и вдохновенные, исполненные света мысли с новой силой зазвучали в сердце: “Ничего не бойся! Написано: “Иисус молчал.” Чтобы ни произошло теперь, молчи! Подражай Христу. Не нарушай молчания! Соблюди себя в молчании. Чтобы ни происходило, храни молчание!..”

Со страшным от неожиданности грохотом дверь в подвал распахнулась. “Вот где она!” – раздался хриплый мужский крик, и вместе с криком в подвал ворвался ослепительный дневной свет. Тёмный силуэт, стоя в дверном проёме и заслоняя часть дневного света, громко приказал: “Выходи!”, и тут же исчез из виду. Девушка с удивлением обнаружила, что мгновенно возникнувшие паника и ужас спустя всего несколько секунд так же мгновенно исчезли. Да, сердце учащённо билось, и тревога доставляла ноющую боль, но при этом какой-то неземной покой начал проникать в её сердце и разум – её вера была тверда! Быстрым движением она закрыла Библию и спрятала её под подстилкой, а затем поднялась с колен, и, преодолевая боль в затёкших ногах, вышла из подвала на улицу. Прежде чем её глаза привыкли к дневному свету, она успела различить несколько мужских силуэтов, быстро окруживших её. Спустя ещё несколько секунд она обнаружила. что мужчины (в которых она узнала своих односельчан) с разных сторон застыли примерно в трёх метрах от неё, выставив против неё вилы и мотыги и взяв её таким образом в своеобразный плен.

“Эми, Эми, девочка моя! Что происходит?”, – мама девушки выбежала из дома, с отпечатком ужаса на лице. Несмотря на то, что она часто корила дочь за “излишнюю набожность” (как она это называла), всё же материнское сердце хранило нежную любовь к своей дочурке Эми. “Матушка, пожалуйста, не переживай!”, – только хотела-было сказать Эми, но вдруг она услышала внутри себя спокойный голос, внушающий доверие и покой: “Стереги двери уст твоих”. Девушка вспомнила необычное наставление, полученное во время молитвы, и ничего не сказала, послав матери спокойный и умиротворяющий взгляд. “Так я и думал!” – раздался голос, который Эми меньше всего хотела бы сейчас услышать. Вздрогнув от неожиданности, она увидела у входа в её молитвенный подвал того самого местного католического священника – он успел заглянуть внутрь и, увидев мерцание догорающей свечи, сделал какой-то свой вывод об увиденном. При этом он не стал спускаться в подвал – напротив, отпрянув от входа с выражением некоторого испуга и даже торжественности на лице, он сделал шаг навстречу Эми. “Этой ночью в нашем благословенном городе было совершено страшное преступление”, – обратил он свою речь к девушке, то заглядывая ей прямо в глаза, то внезапно отводя взгляд в сторону, – “Только злые силы могли сподвигнуть кого-то на это! Итак, известно ли тебе что-то о произошедшем, Эми Брайан?” Матушка, услышав их фамилию в таком контексте, вскрикнула и обомлела. Двое мужчин, стоявших рядом, подхватили бедную женщину и увели прочь. Между тем Эми промолчала, хоть ей и был задан прямой вопрос. Ей стало страшно, но, в любом случае, она ничего не знала о произошедшем. “Что ж, я буду с тобой прям – в произошедшем подозреваешься именно ты!” Эми не выдержала бегающих глаз обвинителя и потупила взор. Да, она уже почти поняла, что, собственно, происходит: похоже, настала её очередь стать жертвой суеверий – и причиной тому только цвет её волос. “Скажи, чем ты занималась в подземелье? Будь откровенной – ведь ты призывала злые силы?” Благодать умиротворения после усердной молитвы – только это каким-то чудом помогало девушке молчать. Мысли с молниеносной скоростью текли в её сознании в самых разных направлениях – ей хотелось говорить или даже кричать, выражая испуг, возмущение и растерянность… Но она молчала. “Молчишь? О, да! Ведь всё слишком очевидно – не так ли? Я вот только одного не могу понять: почему одна свеча, а не шесть? Ведь обычно у тебя их шесть – это уж точно!” Сказав последние слова с такой уверенностью, словно это уже доказанный факт, священник кивнул мужчинам: “Ведите её на площадь!”

Эми безропотно зашагала в сторону площади, сопровождаемая странным отрядом из мужчин-односельчан. Девушка, конечно, заметила, что сами они, находясь под воздействием разбушевавшегося суеверия, боялись её настолько, что даже не решались подходить слишком близко. Тем не менее, идя к площади, они продолжали держать её в своеобразном кольце – так что о побеге нечего было и думать… В сознании девушки зазвучал прежний холодный голос: “Ты что, серьёзно? Ты так и будешь молчать?! Ты что, и вправду не понимаешь, что буквально двумя предложениями ты уже давно могла остановить этот страшный сон, в котором ты оказалась?” Под влиянием этой мысли Эми чуть-было не выкрикнула слова объяснения в свою защиту, но тут же сдержалась. Перед её внутренним взором возник Христос, стоящий перед Пилатом, и она снова вспомнила строки Писания: “Как овца, ведён был Он на заклание, и как агнец пред стригущим его безгласен, так Он не отверзал уст Своих”. Голос земного благоразумия продолжил с ещё большим напором, словно уже становясь язвительным – можно было подумать, что это кто-то очень злой находится рядом с ней и уже буквально кричит на неё: “Вот теперь я убедился, что ты сошла с ума! Да ведь у тебя железное алиби: твоя мать легко подтвердит, что ты вчера ночью была дома! Твоё молчание – это настоящее преступление против матери! Кто о ней теперь будет заботиться? Неужели ты не понимаешь, что сама делаешь этот день последним днём твоей жизни?” Голос старался напрасно. Эми словно умерла для подобных рассуждений – вспомнив утешительные строки из 22-го Псалма, она мысленно стала цитировать наизусть: “Господь – Пастырь мой; я ни в чём не буду нуждаться…”.

Наконец, оторвавшись от своих мыслей, юная христианка заметила справа и слева от себя людей – и по мере приближения к площади их становилось всё больше. Это также были её односельчане, которые присоединялись к окружавшим её мужчинам и, по всей видимости, шли вместе с ними на площадь, чтобы стать свидетелями расправы над мнимой преступницей. С высоты птичьего полёта можно было видеть, как потоки людей с разных сторон стекались на площадь. Можно было подумать, что жителей деревни туда притягивало словно магнитом… Неужели новость о том, что преступление раскрыто, и вправду способна облететь деревню так быстро?

Наконец толпа привела девушку на площадь. При этом, несмотря на все переживания, Эми почувствовала нечто необыкновенное, как только зашагала по площади. Ей показалось, что сама атмосфера здесь наэлектризована чем-то умиротворяющим – словно она пришла не на место, где будет вершиться народный самосуд, а в своё молитвенное убежище. Ей снова померещился белый голубь… Площадь быстро наполнялась людьми. Эми была принуждена подняться на имевшееся здесь деревянное возвышение. Вместе с ней по ступеням взошёл и католический священник. Выдержав паузу и обозрев внушительную толпу, собравшуюся на площади, он дождался, когда народ затих. Можно было заметить, какое сильное влияние священник имел на своих односельчан. Но также можно было заметить и кое-что гораздо более необычное: люди как будто тоже начинали чувствовать необыкновенную наэлектризованность в атмосфере. Было видно, что кое-кто из народа в недоумении озирается, пытаясь понять источник удивительного ощущения… Бросив взгляд на Эми, священник громко обратился к народу: “Все вы, конечно же, знаете, что произошло этой ночью в нашем благословенном городке. Я долго молился, чтобы Провидение не позволило виновному остаться безнаказанным. Затем, получив озарение свыше, я вспомнил слова из Святой Библии, из Евангелия от Варфоломея, где сказано: “И наложи заклинание на нечестивую душу, и не возможет изречь ложь”... Что я и сделал! И как вы думаете? Давно подозревая Эми Брайан (при этом священник, не поворачиваясь к ней, указал на неё рукой) во взаимодействии с потусторонними злыми силами, я сегодня же отправился её разыскивать, и дома её не оказалось! Она была найдена в подземелье, во мраке, нарушаемом лишь одной свечой, которую она не успела спрятать! И здесь со мной есть несколько мужей, которые подтвердят правдивость моих слов! (Священник всё сильнее повышал голос, становясь всё более эмоциональным.) Затем ей был задан прямой вопрос о содеянном, и она промолчала – в соответствии с моим заклинанием она не смогла произнести ложь! (При этих словах в народе раздались возгласы то ли удивления, то ли негодования. Толпа также начинала становиться всё более эмоциональной.) И теперь, во удостоверение сказанного мною, наблюдайте и судите вместе со мной!” – Священник повернулся к Эми и громко спросил: “Эми Брайан! Ты обвиняешься в том, что заслуживает наивысшего и сиюминутного возмездия! Итак, что ты скажешь теперь в своё оправдание?!” Толпа внезапно замерла, затихнув, чтобы не упустить ни единого слова. Эми ощущала себя словно в каком-то сне. Она чувствовала, как пульс тяжело стучал в висках, а дыхание замирало. Она уже приняла своё решение и знала, что не произнесёт ни единого слова в своё оправдание. “Отче! прости им, ибо не знают, что делают”, – вдруг вспомнила она слова Иисуса на кресте. На её глазах выступили слёзы… Несколько долгих секунд молчания и всеобщего ожидания закончились. Священник завопил: “Моё заклинание действует! Она просто не может сказать ложь! Разве не очевидно, что виновна именно она?” Толпа заревела от злобы, смешанной со страхом. Но почему-то вспышка народного гнева, вместо того чтобы разгореться, как-то неожиданно угасла, и многие в толпе опять стали растерянно озираться по сторонам. Эми окинула взором всю площадь и только сейчас заметила движение слева от возвышения, на котором она стояла. Это люди, её односельчане, подходили, неся хворост и сбрасывая его в одну кучу, которая очень быстро должна была стать огромной… “О, нет!” – неожиданно для всех выкрикнул священник, который и сам только теперь заметил народную инициативу с хворостом, – “не на этот раз! Ибо сегодня день святого Иоанна Крестителя! А потому, чтобы дать этой заблудшей душе хоть малейший шанс оказаться в чистилище, преступница должна отойти так же, как отошёл в иной мир Иоанн!..” Люди, нёсшие хворост, остановились, и толпа замерла, впечатлённая набожностью и таким милосердием своего священника, – в то время как тот властным жестом вызвал к себе кого-то, стоявшего рядом с помостом. Медленно на возвышение поднялся мужчина крепкого телосложения, предварительно надевший на голову устрашающий ярко-красный колпак палача. В руках он нёс меч, держа его обеими руками перед собой и направив остриём вниз. Мужчина был специально вызван из большого города, чтобы осуществить эту роль карателя. Подразумевалось, что он знаток своего дела – и даже такое церемониальное несение меча должно было внушать торжественность возмездия. Но происходило что-то странное. Эми, бросив взгляд в сторону палача, поспешила погрузиться в безмолвную молитву и не заметила того, что заметили многие в толпе. Поднявшийся мужчина слегка подрагивал и даже как будто один или два раза споткнулся, прежде чем дошёл до священника и встал рядом с ним. Было впечатление, что у палача озноб, который он безуспешно пытается скрыть. Вероятно, мужчина был рад, что его лицо было скрыто, потому что он явно переживал какое-то напряжение – и очень не вовремя… Священник, стоявший сбоку, ничего этого не заметил. Вскинув руки в направлении толпы, он прокричал: “Да свершится же правосудие!” Эми, опустив голову, отчаянно искала в молитве душевных сил. Но тут внезапное оживление в народе привлекло её внимание, и вместе с остальными она вдруг увидела белого голубя, который летал высоко в небе прямо над площадью. Выглядел он очень необычно – возможно, это объяснялось переливами солнечных лучей на его белоснежных перьях, а возможно, и нет… Эта светлая картина сильно ободрила девушку – она поняла, что всё её устрашающее закончится скоро, очень скоро! Священник же, по-своему истолковавший явление белой птицы, удовлетворённо кивнул и скомандовал палачу: “Действуй!” В толпе раздался приглушённый стон. Посмотрев в ту сторону, Эми вдруг увидела свою дорогую матушку, которая в полуобморочном состоянии отчаянно рыдала, сдерживаемая от падения на землю окружавшими её в толпе женщинами. Мать, оправившись после первого потрясения при аресте её дочери, конечно же, поспешила на площадь, чтобы попытаться избавить дочурку. Не раз, и не два она хотела выкрикнуть мольбу о пощаде или же пробиться сквозь толпу к помосту – но оказывалась для этого слишком слаба. Эми почувствовала, что её сердце разбито. Волнение за дорогую матушку захлестнуло её, в глазах резко потемнело, и разум затуманился… Палач, которого трясло всё сильнее – так что даже священник наконец-то заметил странность в его поведении – тем не менее оказался способен на резкие и решительные движения. Несколькими шагами он неожиданно быстро приблизился к девушке и, чуть ли не в каком-то отчаянии вскинув меч, сделал своё последнее движение: меч, взмыв в воздух, резко опустился вниз. В этот момент сотни односельчан увидели, как тело Эми Брайан рухнуло на платформу…

Красивое летнее голубое небо над площадью и освещённый лучами яркого солнца белый голубь, летающий над площадью – это всё, что увидела Эми, открыв глаза. Внезапное сильное переживание за матушку стало “последней каплей”, и девушка упала в обморок, но, похоже, падение было, что называется, удачным: она ничего себе всерьёз не повредила – только все звуки окружавшего многолюдства куда-то исчезли, так что в её сознании воцарилась великая тишина. Она лежала на платформе, смотрела вверх, наблюдая за птицей, и не хотела переводить взгляд куда-то ещё… Но по мере того как девушка начала приходить в себя, звуки стали возвращаться, и вдруг она осознала, что кто-то прямо рядом с ней горько и безудержно рыдает. Резко приподняв голову, Эми увидела, что мужчина, тот самый, который должен был быть её палачом, сняв свой колпак, упал на колени, и, уткнувшись в платформу, рыдал, словно каясь перед всем собравшимся народом. И действительно: прислушавшись, Эми наконец разобрала, что за фразу, единственную фразу, вновь и вновь повторял сквозь рыдания мужчина. “Это я совершил преступление, это я!..”.

Всего за несколько минут до этого он находился в страшном душевном борении. Абсолютно неведомое мужчине до этого часа переживание – осознание своей греховности – стало опускаться на него ещё тогда, когда он стоял перед помостом и также чувствовал в атмосфере странную наэлектризованность. Осознание греховности усиливалось так быстро, что к моменту вызова на возвышение мужчину слегка трясло, поскольку сознание собственного достоинства и чувство долга отчаянно боролись с душой, которая вот-вот была готова разрыдаться у всех на глазах. Взрослый холодный интеллект ожесточённо сражался с новым нежным чувством, навеваемым извне – мужчина держался до последнего. И в этой отчаянной борьбе, чуть ли не подбежав к девушке, он даже попытался привести приговор в исполнение – но взмывший в воздух меч был обречён рассечь только воздух и упасть не ближе чем в метре от Эми. Как раз в этом момент она и потеряла сознание, упав на платформу. А следом за ней на платформу упал и сам палач – осознание греховности окончательно пронзило его, и, не в силах более сдерживаться, он разрыдался так громко, что это услышали все. Впрочем, это был только первый сюрприз, который обнаружила очнувшаяся Эми. Поднявшись наконец на ноги с намерением в первую очередь отыскать глазами дорогую матушку, девушка ещё острее ощутила сладкую знакомую наэлектризованность в атмосфере, возвращающую её мысли в молитвенное убежище. Наибольшим же чудом для неё было то, что теперь это ощущали, похоже, все собравшиеся на площади – без единого исключения! Большинство людей в толпе стояли, потупив взор, а некоторые уже были охвачены теми же симптомами, которыми несколько минут назад был охвачен палач. К своему восторгу Эми обнаружила, что её любимая мама, за которую она молилась столько лет, была одной из первых, получивших это сверхъестественное переживание. Стоя на возвышении, девушка увидела, как матушка стоит на коленях в толпе и плачет – на этот раз уже не из-за дочки, но из-за осознания своей греховности! Это осознание сражало в толпе одного за другим – кого-то быстрее, а кого-то медленнее. Число людей, опускающихся на колени, быстро и неизменно росло. Происходило нечто настолько могущественное и необычайное, что Эми показалось, будто она резко проснулась от самого страшного сна в своей жизни и погрузилась в другой сон – самый прекрасный в её жизни… Постепенно все, абсолютно все жители деревни, пришедшие на площадь, оказались на коленях. Казалось, что какая-то могущественная сила, более мощная чем самый мощный магнит, не позволила кому-либо уйти или сбежать с площади до того, как он был пронзён горьким осознанием своей греховности. А всё потому, что девушка молилась молитвой веры не за одного и не за двух, но за всех односельчан! И теперь не один, и не два, но сотни людей, рыдая, повторяли одну и ту же фразу: “Это я совершил преступление! Это я!..”.

Но где же священник? Эми быстро нашла ответ на этот вопрос: с ним, похоже, произошло более необычное, чем с кем-либо из остальных. Сражённый сверхъественной силой, он лежал на платформе лицом вниз настолько неподвижен, что можно было подумать, будто он умер. Лишь подойдя ближе, Эми увидела, что он дышит, а также услышала, что он тихо, но отчаянно что-то шепчет. Светлый взгляд озарил лицо девушки: она поняла – впервые за много лет он шепчет Богу…

История умалчивает, сколько часов продлилось это сверхъестественное собрание в одной из деревень северной Англии, но известно, что этот самый священник, который несколько часов пролежал на платформе лицом вниз и про которого некоторые думали, что он и вправду умер, наконец, встал, и, обратившись к коленопреклонённому народу, сказал во всеуслышание: “Это я совершил преступление! Это я!”...

***

[Шотландия, несколько недель спустя.]

Сидя в своём кабинете на втором этаже, высокий статный мужчина, несколько минут назад закончивший молиться, читал свою Библию на родном языке: “Также и Дух подкрепляет нас в немощах наших; ибо мы не знаем, о чём молиться, как должно, но Сам Дух ходатайствует за нас воздыханиями неизреченными.” Шум с улицы привлёк внимание мужчины, и он увидел, как во двор галопом въехал молодой человек, явно хорошо управлявшийся с лошадью. Мужчина поднялся и подошёл к окну, искренняя улыбка озарила его лицо – и он пошёл встречать своего молодого друга, который уже поднимался по лестнице на второй этаж. “Пастор, как я рад тебя видеть!” – “Взаимно, Дэнни, взаимно!” Друзья обнялись. “Ну, рассказывай, дорогой мой! Как дела у святых в Англии? Что насчёт той самой деревни? Получилось ли у тебя там побывать?” – “О, да! Я как раз оттуда! Пастор, это что-то глубоко впечатляющее – наверное, впервые в моей жизни слухи оказались непреувеличенными! Там не просто вся деревня примкнула к диссидентам, оставив католицизм – но и лидером их является сам их бывший католический священник! Говорят, что прямо накануне своего столь необычного обращения он сфабриковал какое-то преступление, которого на самом деле никто не совершал – с той целью, чтобы затем обвинить в нём другого человека за его инакомыслие. И представляешь: в тот день, когда разразилось это удивительное и мощное пробуждение, люди настолько остро осознавали вину за свои личные грехи, что каждый считал именно себя виновным в этом преступлении. Каждый понимал: даже если преступление совершил и не он лично, он всё равно ответственен за это – ведь будь лично он христианином, то, возможно. его влияние остановило бы преступника – то есть мнимого преступника… Надеюсь, я понятно рассказываю?” – смущённо спросил Дэнни. – “Всё в порядке – продолжай!” – с улыбкой успокоил его пастор. – “Так вот: этого бывшего католического священника недавно избрали пастором в этой деревне – мне и сейчас во всё это с трудом верится, но я лично с ним виделся и разговаривал! О, видел бы ты эти глаза, зажжённые искренней верой!.. Кстати, об огне: огонь веры охватил и соседние поселения – что впрочем неудивительно при таком количестве обращений за один день! Иными словами, дорогой пастор, я только что прибыл оттуда, где, хоть, возможно, и в меньшем масштабе, но снова повторилась Пятидесятница!.. О, если бы ты только почувствовал, какая там атмосфера! Лично у меня впечатление, что это лучшее место из всех, в которых я побывал за всю свою жизнь!”

“Да, это впечатляет!” – заговорил после короткой паузы пастор. – “Это действительно впечатляет! Дэнни, да там явно не обошлось без какого-то молитвенника – упорного, настойчивого, неотступного молитвенника!” – “Или молитвенницы…” – загадочно улыбнулся Дэнни. Пастор оглянулся в сторону своего кабинета и сказал: “Слушай, у меня отличная идея: а давай прямо сейчас пойдём помолимся!” – “Да, пастор!”, – подхватил Дэнни, – “давай помолимся!”

***

Использованные стихи из Библии (в порядке их появления):

  • Ев. от Иоанна 12:24: “Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, пав в землю, не умрёт, то останется одно; а если умрёт, то принесёт много плода.”
  • Ев. от Луки 17:33: “Кто станет сберегать душу свою, тот погубит её, а кто погубит её, тот оживит её.” 
  • Откр. 12:11: “Они победили его кровию Агнца и словом свидетельства своего, и не возлюбили души своей даже до смерти.”
  • Евр. 12:3-4: “Помыслите о Претерпевшем такое над Собою поругание от грешников, чтобы вам не изнемочь и не ослабеть душами вашими. Вы ещё не до крови сражались, подвизаясь против греха”.
  • Ис. 53:7: “Он истязуем был, но страдал добровольно и не открывал уст Своих; как овца, ведён был Он на заклание, и как агнец пред стригущим его безгласен, так Он не отверзал уст Своих.”
  • Ев. от Марка 14:61: “Но Он молчал и не отвечал ничего. Опять первосвященник спросил Его и сказал Ему: Ты ли Христос, Сын Благословенного?”
  • 2 Кор. 1:8-9: “Ибо мы не хотим оставить вас, братия, в неведении о скорби нашей, бывшей с нами в Асии, потому что мы отягчены были чрезмерно и сверх силы, так что не надеялись остаться в живых. Но сами в себе имели приговор к смерти, для того, чтобы надеяться не на самих себя, но на Бога, воскрешающего мёртвых”.
  • Ев. от Матфея 26:63: “Иисус молчал. И первосвященник сказал Ему: заклинаю Тебя Богом живым, скажи нам, Ты ли Христос, Сын Божий?”
  • Мих. 7:5: “Не верьте другу, не полагайтесь на приятеля; от лежащей на лоне твоём стереги двери уст твоих.”
  • Псалом 22:1: “Псалом Давида. Господь – Пастырь мой; я ни в чём не буду нуждаться”.
  • Ев. от Луки: 23:34: “Иисус же говорил: Отче! прости им, ибо не знают, что делают. И делили одежды Его, бросая жребий.”
  • Римл. 8:26: “Также и Дух подкрепляет нас в немощах наших; ибо мы не знаем, о чём молиться, как должно, но Сам Дух ходатайствует за нас воздыханиями неизреченными.”

[Швеция, Стокгольм, февраль 1712 года.]

"«Побеждающий наследует всё, и буду ему Богом, и он будет Мне сыном.» Аминь. Можете садиться, дорогие!" – пастор первой церкви Стокгольма начал свою воскресную проповедь. Сегодня в качестве основного места Писания он выбрал один из своих самых любимых библейских стихов – Откровение 21:7. Через несколько минут проповедник погрузился в свою тему: сперва подчеркнув ту мысль, что Бог Сам является победителем, и напомнив слушателям про неизменную Божью верность Своим обещаниям, он стал говорить о принципиальной важности доверия Богу и необходимости стоять до конца в борьбе за получение обетования. Затем из зачитанного места Писания он показал, что именно побеждающий удостоится чести быть сыном Божьим. И, наконец, он попытался раскрыть своей пастве, сколько красоты и счастья в том, чтобы в итоге стать таковым, то есть побеждающим! Проповедник говорил вдохновенно – чувствовалось, что для него это не просто слова, но он действительно в это верит.

И да, он действительно в это верил! Будучи пастором этой церкви уже несколько лет, Неемия1 Хьельтенсо́н зарекомендовал себя как человек искренней веры, принципиальной честности и высокого духа. Все эти годы он старался быть примером настоящего христианина для своих прихожан и с особенной любовью относился ко всем, кто находился под его пасторской ответственностью. Несмотря на то что он был носителем такой благородной шведской фамилии Хьельтенсон – что переводится “сын героя” – и родился в Шведском королевстве, ходили слухи, что в его роду были и англичане, и французы. а кто-то говаривал, что даже и евреи. Дедушка и бабушка Неемии были пуританами, которые отправились в Швецию по откровению, в качестве миссионеров. Их дочь вышла замуж за шведа, который уверовал и разделял строгие пуританские принципы её семьи. Именно в связи с этим Неемия и был назван таким именем – конечно же, в честь знаменитого библейского героя, восстановителя стен Иерусалима.


1Более корректное произнесение шведского эквивалента имени “Неемия” таково: “Нехемья”. В рассказе употребляется более привычная для русскоязычного читателя форма этого библейского имени.

Зал собрания разделял центральный проход, по обеим сторонам от которого сидели прихожане, так что, стоя за кафедрой, пастор легко мог видеть, кто входит или выходит из зала. Было редкостью, чтобы кто-то сильно опаздывал на воскресное служение – обычно к началу проповеди все, кто хотел быть в церкви, уже в ней были. Тем не менее сегодня был как раз тот редкий случай, когда кто-то вошёл в зал собрания прямо во время проповеди. Человек попытался остаться незамеченным: он тихо прошёл к скамье на последнем ряду и также тихо сел с краю от прохода. Всё же само устройство зала было не на стороне вошедшего – проповедник не только заметил его, но и, особо не отвлекаясь от проповеди, успел узнать в нём своего родного младшего брата. Его звали Йон. Это имя было дано ему также в честь библейского героя – на этот раз любимого ученика Иисуса Христа. Впрочем, до любимого ученика Йону Хьельтенсону пока что было очень далеко. Он явно не пошёл по стопам своего старшего брата, и хотя с детства был человеком тихого, спокойного нрава, но всё же в юношеском возрасте попал в плохую компанию, в результате чего жизнь его, что называется, пошла под откос. Он стал завсегдатаем питейных заведений и особенно игорных домов, так как азартные игры стали его особенной страстью. Не то чтобы в городе таких заведений было много, но дело в том, что Йон пустился в бродяжнический образ жизни и скитался из города в город по всей Швеции. И немудрено: ведь родители и старший брат не могли потерпеть, чтобы Йон, живя с ними, вёл такой нечестивый образ жизни и при этом постоянно вытягивал у них деньги или другое материальное имущество. Йон и сам это понимал, поэтому уже давно уехал из города и лишь изредка появлялся в нём – что каждый раз было, конечно же, неожиданно, без какого-либо предупреждения.

Неемия, полный воодушевления, на страстной ноте закончил свою вдохновляющую проповедь. Кажется, сегодня у него особенно получилось раскрыть тему и затронуть слушателей. По лицам прихожан было видно, что многие из них не остались равнодушны к призыву всецело доверять Богу, полагаясь на Его обещания, – кто-то в зале даже вытирал слёзы… Что же касалось Йона, то он сидел слишком далеко для того, чтобы Неемия мог считать какую-либо реакцию на его лице. Прежде чем собрание закончилось, были вознесены несколько молитв и спет один псалом. Затем пастор сосредоточился на прихожанах, пожимая им руки и благословляя их. Некоторые из них желали с ним поговорить, и он спокойно с ними беседовал, не переживая, что упустит брата – он слишком хорошо его знал и понимал, что тот обязательно его дождётся. Йон, понуро сидевший всё там же, на скамье в последнем ряду, также явно не спешил побеседовать и, похоже, просто ждал, когда старший брат освободится. Наконец, Неемия поспешил к братишке, которого так давно не видел. Йон встал, приветствуя его, и братья обнялись. Неемия подметил про себя, что Йон не изменил своим принципам: несмотря на бродяжничество, он продолжал следить за собой и выглядеть более-менее опрятно (возможно, он постоянно находил себе подработки, так как, похоже, и карманные деньги у него периодически имелись.)

– Йон, в какое правильное место ты пришёл в этот прекрасный воскресный день! – бодро заговорил Неемия, – я не помню, когда в последний раз видел тебя в церкви! В любом случае, это действительно приятная неожиданность!

– Не торопись радоваться, брат. Я пришёл по делу, – хмуро ответил тот и замолчал. Неемия уже успел заметить печать необычной подавленности и великой грусти на лице братишки. Обычно это было ему несвойственно: даже если он в очередной раз проигрывал все приобретённые на подработках деньги, его это не настолько сильно расстраивало, чтобы терять всякую бодрость духа.

– Рассказывай: что у тебя случилось?

Йон попытался заговорить, но явно разволновался и со вздохом уселся на скамью. Наконец, он выдавил из себя:

– Брат, ты сегодня хорошо помолился?

Неемия понял: произошло что-то действительно серьёзное.

– Говори уже: что ты на этот раз натворил?

– Я проиграл 30000 дукатов!

– Йон, если ты изволил шутить, да ещё и прямо в церкви, то здесь не место для шуток!

– Ну да, всё верно: ты даже не веришь… – вздохнул Йон.

– а как я могу в это поверить, когда ты называешь такую сумму, да ещё и золотыми монетами, которую ты едва ли имел возможность когда-то держать в руках? Я не уверен, что у тебя и 3 риксдалера-то найдётся!

– Вот тут ты прав. – снова вздохнул Йон. – Что ж, просто выслушай мою исповедь: ты ведь знаешь, кто такой Ларс Ульсон?

Неемия мысленно вздрогнул: да, он знал, кто такой Ларс Ульсон. Это был один из богатых жителей Стокгольма, который приобрёл репутацию идеологического противника христианству. Претендуя на остроумие, он нередко позволял себе публично высмеивать христианскую веру, считая религию древним обманом для управления массами. Неемия ещё ни разу не встречался с этим человеком (чему в тайне своего сердца был рад), но, будучи пастором первой церкви города, он как будто понимал в духе, что столкновение с Ларсом неизбежно…

– Да, я знаю, кто такой Ларс Ульсон. Продолжай.

– На самом деле я вернулся в Стокгольм уже несколько недель назад (просто решил вам не сообщать об этом) и в одном из игорных домов познакомился с этим самым Ларсом. Я и раньше про него слышал, знал, что он богат, и поэтому не ожидал, чтобы он обратил на меня особое внимание. Но он каким-то образом узнал, что я родной младший брат пастора Неемии Хьельтенсона и как будто весьма заинтересовался моей личностью. Сперва он иронично посмеялся, что младший брат пастора является бродягой… – Братья переглянулись, и Йон виновато пожал плечами, – Уж извини! Но затем он стал обращаться со мной очень по-дружески и даже несколько раз спонсировал мои участия в… (– осознав, где он находится, Йон решил выразиться помягче, –) в посещении уже упомянутого заведения. Там мы встречались вечер за вечером, и Ларс даже как будто боялся, так сказать, “упустить мой след”. Я никак не мог понять, чего он от меня хочет и почему ему не жалко на меня денег, – но под влиянием последнего факта я решил не занимать свою голову этим вопросом. И зря!.. – Йон тяжело вздохнул и продолжил. – В прошлое воскресенье я вместе с Ларсом снова был в игорном доме. Ларс был с какими-то незнакомыми мне людьми, якобы его друзьями, сказал, что у них какой-то праздник – чей-то день рождения что ли – и уговорил меня уважить его, поучаствовав в их застолье. В общем, закончилось тем, что я напился допьяна. Такое, конечно, со мной случается от раза к разу, – но, здесь, похоже, обо мне специально позаботились, чтобы я опьянел. Затем Ларс пригласил меня сыграть. (– Разволновавшийся Йон, забыв, что находится в церкви, назвал брату одну из распространённых в то время азартных игр. –) Здесь я и попался. Я, когда пьян, становлюсь смелым и дерзким – неоправданно, конечно. Сам я смутно помню, что произошло, но, похоже, я несколько раз подряд выиграл серьёзные суммы, и Ларс стал меня раззадоривать на всё большие и большие ставки. Я снова продолжал выигрывать, и тут Ларс поставил ва-банк: 30000 дукатов, хранящихся у него в Стокгольмском банке. Сказал, что это вся сумма, хранящаяся у него в банке, и если я принимаю вызов, то проигравший должен победителю 30000 дукатов. И это при том, что я видел по раскладу игры, что победа мне обеспечена. Я был уверен, что выиграю! Конечно же, у меня и в помине не было таких денег, но Ларс заверил меня, что он всё равно согласен сыграть, если только перед игрой мы заключим письменное соглашение при свидетелях, что проигравший обязуется выплатить победителю в течение нескольких дней эту сумму. – Немного побледневший Неемия напряжённо слушал брата, теперь уже окончательно поверив, что Йон не шутит. а сам Йон уже как будто был готов расплакаться. – И я подписал! Понимаешь, Неемия, я не первый день играю! Я заранее видел расклад: я просто не мог проиграть! К тому же я был пьян и из-за этого очень самоуверен. Я был настолько уверен в победе, что в моём воображении эти 30000 дукатов уже стали моими… В общем, похоже, там явно был какой-то блеф и заведомо подстроенный расклад игры. И как всё было продумано! Ведь я проиграл, можно сказать, на ровном месте – это была полная неожиданность! Да я и протрезвел почти сразу от такого шока – подумать только, теперь я должен 30000 золотых монет!..

– Когда истекает срок? – задумчиво спросил Неемия.

Завтра утром, и, как ты правильно подметил, у меня за душой нет даже 3 серебряных монет. Завтра утром меня отправят в долговую тюрьму, и Ларс был суров: он сказал, что лично проследит за этим.

– Завтра утром? – с нескрываемой печалью переспросил Неемия. – Почему же ты пришёл ко мне так поздно?

– О! а это уже отдельная история. Видишь ли, сейчас мне кажется, что Ларс действовал с холодным расчётом, и я долго думал, почему он выбрал меня в качестве жертвы – ведь он знал, что я бедняк. В общем, похоже, всё дело в том, что я твой брат. Ты ведь знаешь его отношение к вере. И в связи с этим он явно к тебе неравнодушен – в том смысле, что, похоже, именно с тобой он ищет поединка, то есть хочет схлестнуться именно с тобой! За эти недели он неоднократно расспрашивал о тебе, и хотя он пытался быть аккуратным и скрывать от меня, но я всё же заметил, как сильно его возмущает и задевает твоя позиция веры в живого Бога, вмешивающегося в нашу жизнь и отвечающего на молитвы… В общем, после того как я осознал весь ужас моего положения и неминуемость для меня долговой тюрьмы, Ларс произнёс престранную вещь – он сказал, что если пастор Неемия и его Бог готовы вовлечься в мою беду и принять этот вызов, чтобы вызволить меня, то он обещает дать время на выплату этой суммы до конца месяца – то есть тогда эта сумма должна быть выплачена ему в полном объёме к утру 1 марта.

– Так вот оно что, – снова задумчиво произнёс Неемия. Теперь история брата стала куда более понятной. Оказывается, что с самого начала Ларс, так сказать, “охотился” на Неемию или его веру. Вспомнив, какое сегодня число, Неемия осознал, что до конца февраля осталось несколько дней…

– Поначалу я отбросил эту идею, – снова заговорил Йон, – но поскольку завтра я должен оказаться взаперти, то решил всё-таки хотя бы теперь честно известить тебя о произошедшем – в конце концов, я, наверное, всё-таки должен был довести до твоего сведения про тот вызов, который Ларс бросил тебе и… Богу, И позволь сказать ещё только одно. – Тут Йон заговорил тихо и как будто даже с благоговением. – Сегодня у тебя была прекрасная проповедь, брат, про Бога и про то, что Ему можно доверять… Я просто хотел бы сказать, что если Бог действительно вызволит меня из этого мрака, в котором я теперь оказался (конечно же, по своей собственной вине), то я обещаю, что до конца дней буду служить такому Богу! – Йон наконец не выдержал и расплакался как ребёнок, бросившись в объятия старшего брата, которому и самому в этот момент было весьма не просто. Предчувствие Неемии подтвердилось: столкновение с Ларсом Ульсоном оказалось неизбежным. Должен ли он принять этот вызов? Сама мысль об этом казалась безумием – и в то же время что-то внутри него как будто твёрдо знало: он христианин, поэтому он просто не может бросить брата в беде и он просто не может не принять этот вызов. Всё же он просто не имеет права принимать такого рода решение скоропалительно и без молитвы.

– Йон, я жду тебя сегодня вечером на молитвенное собрание. Вечером я дам тебе ответ, и если я приму вызов, то ты ещё сегодня же успеешь сообщить о моём решении Ларсу, чтобы получить для себя продление срока. а сейчас пойдём домой и пообедаем – ты, похоже, давно нормально не ел…

В тот же воскресный день, после основательного молитвенного уединения, Неемия Хьельтенсон передал Ларсу Ульсону через брата своё решение: он, в уповании на живого Бога, принимает вызов.

На следующий день, в кабинет пастора Неемии кто-то постучал, громко и напористо.

– Войдите, – вежливо пригласил он. В кабинет решительно вошёл он самый – Ларс Ульсон.

– Здравствуй, здравствуй, Неемия Хьельтенсон! а ты оказался куда более “твёрдый орешек”, чем я ожидал!

– Ларс Ульсон, я полагаю. Доброе утро! – Неемия встал из-за рабочего стола и пожал ему руку. – Может быть, чашку чая?

– Что ж, ты сама любезность! Но обойдёмся без чая и прочих нежностей. Я ненадолго – просто хочу убедиться, что твой брат меня не обманул. Так что, ты и вправду согласился?

– Да. – Просто ответил Неемия.

– То есть ты имеешь в виду, что к утру первого марта вы с братом каким-то непостижимым чудом найдёте 30000 дукатов? – По интонации Ларса можно было подумать, что он сейчас расхохочется. – Пастор, да ты и вправду “крепкий орешек”! Если что, я свои 30000 золотых копил довольно долго! – Тут Ларс действительно рассмеялся, по-видимому найдя свою ремарку весьма остроумной. – Признаюсь, что возникшее между нами противостояние начинает доставлять мне больше удовольствия, чем я даже ожидал. Но позволь уверить тебя, любезнейший, что я отнюдь не плохой человек и я тебе не враг – разве только идеологически. И преследую вполне благородную цель: развенчать ложь, которой ты каждое воскресенье питаешь десятки честных граждан нашего королевства. В одном ты меня удивил: ты, похоже, действительно в это веришь! В любом случае, до момента истины осталось недолго… – Ларс стал что-то искать глазами, осматривая стены кабинета, и наконец нашёл. Справа от стола висел календарь. Ларсу он показался несколько необычным, но он не стал на этом сосредотачиваться, и, найдя последнее число, продолжил. – Итак, до 28 февраля осталось всего несколько дней. Это ж надо: когда я решил дать тебе сроку до конца месяца, я и не думал, что речь идёт о самом коротком месяце в году! Смотри, пастор: пока что Бог явно не на твоей стороне. – Ларс расхохотался. Похоже, он был из тех людей, которые высоко ценят свои же остро́ты. – Честное слово, я даже и не подумал, что на дворе февраль! Вряд ли ты мне поверишь, но признаюсь тебе: я вообще по жизни не слежу за календарём, а также не слежу за новостями и не читаю газету. Спросишь: а как я тогда разбогател? Сам не знаю – может быть, Бог помог? – Ларс опять расхохотался и резко развернулся в сторону выхода. – До скорой встречи, преподобный!

Дверь с шумом закрылась, и пастор, словно оглушённый внезапным посещением, остался в кабинете один. Впрочем, также в кабинете “остались” неприятный осадок и множество мыслей, которые теперь не спеша текли в его разуме. Он вспоминал, как вчера молился, пытаясь прочувствовать и узнать волю Божью. Ему действительно казалось безумием согласиться на вовлечение во всю эту ситуацию, но в его сердце было чёткое понимание, что как христианин он просто не смеет пытаться избежать этого противостояния и что он определённо должен принять этот вызов, подтвердив на деле: он воистину верит в то, о чём проповедует. При этом Неемия совсем не понимал, откуда вообще у него могут взяться 30000 золотых монет – а ведь если этого не произойдёт в течение буквально нескольких дней, то он просто-напросто, что называется “с треском”, посрамится!

Неемия посмотрел на календарь, висящий справа от стола. Это ж надо: несмотря на такой контраст между ним и Ларсом, всё же у них было кое-что общее: Неемия также не следил за новостями и не читал газету. а ещё он не любил распространённые в то время календари с их изображениями, напоминающими языческие символы. Именно по этой причине висящий перед ним календарь был действительно необычным: его подарила Неемии доченька, которой на тот момент было около 10 лет. Вместе с мамой, то есть супругой Неемии, они составили для папы христианский календарь на февраль – а христианским он был потому, что в этом календаре для каждого из 28 указанных рукою дочурки дней февраля мама подобрала место из Священного Писания. Таким образом, календарь получился и милым, и назидательным. а какое место Писания подобрано на сегодня? Неемия прочитал вслух: “...авраам поверил Богу, и это вменилось ему в праведность”. Пастор задумался над первыми несколькими словами: “...авраам поверил Богу…”, – такие простые слова, но до чего сильно звучат! авраам, отец верующих, остался верен в своём доверии Богу и не постыдился! Так и он, Неемия, будет твёрдо верить Богу и ожидать Его ответа в молитве – и даже если пока вообще непонятно, как именно, но чудо обязательно должно произойти – иначе и быть не может! Ободрённый этим коротким местом Писания, Неемия погрузился в ревностную, горячую молитву…

Несколько дней… Короткий ли это срок, когда проводишь их в напряжённом ожидании? Конечно же, нет. Для пастора первой церкви Стокгольма следующие несколько дней явились временем серьёзного Богоискания, поста и молитвенного ожидания. Несмотря на всё душевное волнение и абсолютное непонимание, откуда и как может прийти ответ, всё же внутренний человек в нём, будучи настоящим духовным воином, просто ликовал, что после долгого затишья наконец-то вступил в духовное сражение. В духе Неемия понимал, что возникшие обстоятельства, казалось бы такие гнетущие, должны каким-то образом оказаться платформой для чуда – для прямого Божьего вмешательства, так чтобы Бог был прославлен и Неемия подтвердил жизнью: Бог живой и Ему можно доверять!

Что же касается Йона, то старший брат наказал ему все эти дни жить у них дома и никуда не уезжать. К Йону начал подступать соблазн пуститься в бега – он думал спрятаться в одной из шведских деревень так, что Ларс его никогда не найдёт. Но Неемия отговорил его, объяснив, что теперь Йон встал на путь честного упования на Бога – а значит, и до самого конца должен вести себя в этой ситуации честно. Он призывал его молиться и читать Библию для укрепления своей веры. “Оставаясь на месте и в покое, вы спаслись бы; в тишине и уповании крепость ваша”, – неоднократно цитировал Неемия братишке строки из Библии.

Наконец, наступило 28 февраля. В сердце Неемии душевное волнение начинало достигать своего апогея, но он всё равно не переставал надеяться на победу и ждать ответ от Бога. Что-то подсказывало ему, что Бог ответит скорее всего в последний момент – в любом случае, он намерен ждать чуда до самой последней секунды, которая будет иметься в его распоряжении. В этот день ему нужно было завершить несколько дел, и, освободившись во второй половине дня, он закрылся в своём кабинете, чтобы никто не отвлекал его от молитвы. Календарь на стене принёс большую отраду сердцу пастора – сегодняшний стих, последний в дочуркином календаре, был особенно особенным для его сердца: “...и узнаешь, что Я Господь, что надеющиеся на Меня не постыдятся.” Эти строки сильно ободряли его сердце и, в привязке к сегодняшней дате, сами по себе уже воспринимались как добрый знак, указывающий на приближающийся ответ от Бога.

Проведя несколько часов в напряжённом молитвенном ожидании, пастор почувствовал, что сильно устал. Насколько он знал, Йон также уединился для молитвы и поста – такое Богоискание со стороны младшего брата служило особым вдохновением для сердца проповедника. Сев за стол, Неемия погрузился в чтение Библии и не заметил, как уснул – дни духовной борьбы и напряжённого ожидания дали о себе знать. Очнувшись, он обнаружил, что на улице уже темно. Настенные часы показывали, что меньше чем через час наступит полночь. Неемии стало не по себе: где же ответ? “Что ж, если ответ не придёт к полуночи, то значит я буду молиться до утра. Если ответ не придёт к полуночи, то буду молиться до утра!” – твёрдо решил он в своём сердце, и снова стал усердно искать Бога в молитве. Вскоре настала полночь, но ответа не было – Неемия остался верен принятому решению и продолжил молиться…

 

Поздним утром Неемия обнаружил себя лежащим на полу в своём кабинете. Голова немного болела. Он вспомнил, что ночью час за часом ходил по кабинету, стараясь не заснуть и молиться. Ближе к утру он всё-таки заснул… “Бог не ответил!” – эта мысль острой болью пронзила его сознание. Всё же он просто не мог это вместить! “Не может быть! Этого просто не может быть! Здесь что-то не так! Бог не мог не ответить!” – пульсировало в его разуме. Резко и воинственно поднявшись с пола, Неемия стал стремительно расхаживать по кабинету туда и сюда, ища решения. Его дух категорически отказывался вмещать идею о том, что Бог просто-напросто не ответил ему. Более того, он как будто духом чувствовал, что здесь что-то не так. Внезапно остановившись у дочуркиного календаря, он снова прочитал последний стих, к 28 февраля: “...и узнаешь, что Я Господь, что надеющиеся на Меня не постыдятся.” Вдруг мысль, несущая надежду, засияла в его разуме: “29 февраля! Не в этом ли году должно быть 29 февраля?” Проповедник веры в живого Бога с огромным оживлением ухватился за эту мысль, показавшуюся ему неожиданным “спасательным кругом”. “Какой теперь год? – 1712!” Быстро проверив в уме, делится ли число “1712” на “4”, Неемия не смел поверить столь радостному открытию, пока не перепроверил верность своего подсчёта. Наконец, он констатировал для себя несущее восторг открытие: вообще-то сейчас на дворе високосный год – вот только дочурка этого не знала, да и супруга упустила! Вот теперь пастор стал узнавать своего Бога: “Прекрасный Боже! Ты испытал меня на верность, а теперь так чудно даришь мне ещё один день! Сегодня непременно придёт ответ – я верю в это всем сердцем, праведный Боже! Радостно провозгласив это, Неемия вспомнил дорогой для своего сердца стих – как раз из книги библейского героя Неемии, где про Бога было сказано: “И Ты исполнил слово Своё, потому что Ты праведен.”

Пастор услышал, что кто-то решительно подходит к его кабинету. “а вот, должно быть, и Ларс Ульсон пришёл”, – подумал он. – “Боже, до чего ты прекрасен! За несколько минут до его прихода ты подарил мне ещё целые сутки!” Действительно: громко постучав, на пороге оказался Ларс. Вид у него был самый что ни на есть благодушный – по-видимому он вовсю предвкушал свою победу. 

– Доброе утро, преподобный! Надеюсь, ты не против, что я прямёхонько к тебе, минуя твоего братика? Уже не стал его искать – авось где прячется! – шутливо-язвительного настроения Ларсу явно было не занимать.

– Доброе утро, Ларс! Вы, наверное, уже за деньгами?

– Пастор, да ты сама проницательность! Хотя, признаться, не совсем так: ведь я-то знаю, что у тебя их нет! Скорее, я пришёл за твоим разоблачением, любезнейший!

– Но разве мы не договаривались, что нам дан срок до конца месяца?

– О чём ты, преподобный? – Календарь висит за твоей спиной!

– Полагаю, вы подметили, Ларс, что это необычный календарь – его подарила мне дочь, и он, так сказать, “ручной работы”. Вот только не судите строго: ей всего около 10 лет, и она, возможно, попросту не знала, что теперь високосный год, – и сегодня, таким образом, не 1 марта, а 29 февраля!

– 29 февраля!? – вопросительно повторил Ларс, немного округлив от удивления глаза. Похоже, это было для него неожиданностью… Подумав с пару секунд, он проследовал к окну кабинета и, по-хозяйски открыв его, выглянул на улицу, высматривая прохожих.

– Уважаемая, какое сегодня число? – фамильярно обратился он к женщине на улице.

– Можно и повежливее, уважаемый! К вашему сведению, 29 февраля вообще-то! – Отрезала она в ответ, закончив на этом разговор, и пошла далее, размышляя на тему, как трудно встретить сегодня в Швеции вежливого мужчину. Осмыслив услышанное, Ларс, кажется, стал быстро возвращаться в прежнее благодушное настроение:

– Что ж, Неемия Хьельтенсон! Днём раньше, днём позже – какая, собственно, разница? Значит, момент истины наступит не сегодня, а завтра – подождём! – С этими словами Ларс зашагал к выходу.

Неемия, испытав неожиданный подъём чувств, вдруг громко произнёс:

– Бог спасёт нас!

Ларс резко развернулся и посмотрел на проповедника:

– Если Бог спасёт вас, то в следующее же воскресенье ты будешь созерцать меня в своей церкви, внимательно слушающего твою проповедь – обещаю! Вот только, вне грёз, жизнь – суровая штука, не так ли? – сказав это, Ларс рассмеялся и, снова громко закрыв за собой дверь, удалился.

Иными словами: “мечтать не вредно” – вот что значила насмешка Ларса, в очередной раз “оставив” неприятный осадок в душе Неемии. Впрочем, он быстро ободрился, вспомнив слова древнего героя, в честь которого он был назван: “...но я тем более укрепил руки мои.”

29 февраля – довольно редкая дата, а конкретно этот день пастор Неемия Хьельтенсон провёл особенно редкостным образом. Вернее, редкостной была направленность его мыслей. Вместо того чтобы провести весь день в уединении, “штурмуя небо” в попытке получить чудо от Бога, Неемия большую часть дня провёл в удивительной безмятежности. Сама неожиданность открытия, что сегодня 29 февраля, а не 1 марта, всерьёз уверила пастора, что его удивительный Бог контролирует происходящее. Плюс к этому, когда он сообщил своей дочке про недостающую дату в её календаре, дочурка даже обрадовалась и так объяснила причину своей радости: “Понимаешь, папа, я хотела, чтобы самый последний библейский стих в моём календаре был как раз из книги Неемии. Но стихи подбирала мама, и я забыла ей сказать об этом. Так что теперь у меня есть возможность завершить свой календарь местом Писания из книги Неемии”. Девочка села с Библией и листала книгу Неемии до тех пор, пока с удовлетворением не остановилась на понравившемся ей стихе. Выбор девочки не только показался отцу удивительным, но и, в контексте происходящих событий, сильно ободрил его сердце. Дочка выбрала всего несколько слов и сама внесла их в календарь: “...это дело сделано Богом нашим.” Именно это и пульсировало в сердце проповедника: каким-то образом ответ уже обеспечен! И через его дочь, как верилось Неемии, сам Бог теперь подтвердил ему это.

Впрочем, ближе к вечеру умонастроение пастора стало меняться. Он осознавал, что до окончательного истечения срока оставалось очень мало времени – и на этот раз 29 февраля уже не обнаружится. Беспокойство постепенно нарастало, и вечером он окончательно разволновался. Вновь закрывшись в своём кабинете, он взывал к Богу, ища ответа. “Боже! Просто не может быть, чтобы Ты не ответил! Ты сказал: “Просите, и дано будет вам”! Ты сказал, что “всякий просящий получает”! Где Ты, о, Боже? Где Твоё чудо и слава Твоя?..”

После нескольких часов долгой, упорной, всеусердной молитвы Неемия посмотрел на настенные часы, и его сердце с болью замерло: часы показывали ровно полночь. Ответ так и не пришёл… “Буду молиться до утра! Буду молиться до утра – и на этот раз я не засну!” – Неемия был очень твёрд в своём решении. Да и ещё бы: для него это была последняя надежда!..

Утром следующего дня в кабинете Неемии Хьельтенсона царила тишина. На востоке занимался красивый рассвет. Неемия остался верен своему слову: в эту ночь он так и не заснул, проведя всю ночь в молитвенном ожидании и размышлении. Теперь для него уже было очевидно: ответ действительно так и не пришёл! Полностью разбитый и обессиленный, он устало сидел за столом. Спать при этом ему не хотелось совсем. Он должен был сделать выбор. Можно ли и нужно ли дальше служить такому Богу, Который не дарует ответа? Стоит ли убеждать себя и других, что можно доверять такому Богу, Который, казалось бы, в самый необходимый момент не появляется “на сцене”, чтобы спасти погибающего и взывающего, того, кто действительно уповает на Него? И можно ли теперь вообще верить Библии? Младший брат сегодня должен отправиться в долговую тюрьму, а 30000 дукатов – это настолько огромная сумма, что неизвестно, выйдет ли он вообще оттуда когда-нибудь… Так как же им теперь жить?.. Горечь неверия и великий соблазн ожесточиться снова и снова подступали к сердцу проповедника – он действительно должен был сделать свой выбор. Он пастор первой церкви города, и этот позор наверняка станет предметом огласки. При всей своей неприязни к газете и новостям, Ларс Ульсон наверняка постарается, чтобы газета напечатала эту историю посрамления христианского проповедника, который якобы обманывал честных граждан города. Или Бога действительно нет, так что он, Неемия, и вправду их обманывал?.. “Хватит!” – вдруг закричал он, разорвав паутину мрачных дум. – “Всё равно я буду верить Тебе, Боже! Я всё равно, всё равно, всё равно буду верить Тебе – вот мой выбор!” – прокричал он с львиной решимостью, окончательно остановив поток мрачных мыслей в своём разуме, а затем повергся на пол и безудержно разрыдался как ребёнок. Волна сокрушения, умиления и небесного присутствия захлестнула его душу, и, проведя какое-то время в молитве и рыданиях, Неемия Хьельтенсон окончательно смог довериться Богу и Его неисповедимым путям. “Я молю Тебя теперь только об одном, мой Боже,” – молился он из глубины своего сердца, – “вразуми меня, как мне теперь быть!” Он провёл ещё несколько минут в молитве, пытаясь прочувствовать Божью волю и Божий для него ответ. В его разуме засияло лишь одно простое, но такое главное, слово “любовь”. Осмыслив это, проповедник решил: “Что ж, поищу ответ у апостола любви, Иоанна!” Утвердившись в этой мысли, он дотянулся до Библии, лежащей на столе, открыл Первое послание апостола Иоанна и коленопреклонённо начал с самого начала его читать. Прочитав первые 2 главы, он приступил к третьей и, прочитав 16-й стих, остановился, а затем ещё раз прочитал его вслух: “Любовь познали мы в том, что Он положил за нас душу Свою: и мы должны полагать души свои за братьев.” Всё: он получил для себя ответ! Он просто не смеет обречь на погибель неутверждённую душу своего младшего брата, позволив заточить его в долговой тюрьме – он сядет в неё вместо него! Да, это единственно верное решение – и другого решения просто не может быть в этих обстоятельствах! Ведь он, Неемия, сознательно вовлёкся в эту ситуацию, он сознательно взял на себя ответственность, и теперь он просто не смеет отрекаться от неё – он будет честным до конца! Что же касается его жены и дочки, то с такой любящей церковью, с такими любящими служителями и прихожанами они точно не пропадут! Любящая и верная церковная семья обязательно о них позаботится – решено! Что же касается Бога, то он, Неемия Хьельтенсон, будет доверять Ему, любить Его и служить Ему до самого последнего вздоха! Он останется Ему предан до самого конца – и это его окончательный выбор! Аминь.

Понимая, что с минуты на минуту в дверь его кабинета постучит Ларс Ульсон, пастор поднялся с колен и, сев за стол, спокойно продолжил чтение Послания Иоанна, дожидаясь Ларса. Ждать пришлось недолго: вскоре раздался решительный стук в дверь, и, после приглашения войти, на пороге оказался Ларс. Увидев усталый вид пастора, он тут же осознал, что чуда не произошло и дал волю своему восторгу:

– Добрейшее утро, преподобный! Как-то ты сегодня плохо выглядишь что ли!

– Доброе утро, Ларс! Не обращайте внимания – мы можем сразу перейти к делу. Присаживайтесь!

– Что ж, представляешь: даже не откажусь! – похоже, хорошее настроение Ларса начинало достигать своего апогея.

Неемия собирался-было озвучить Ларсу своё решение отправиться в долговую тюрьму вместо Йона, но Ларс опередил его, заговорив первым:

– Что ж, любезнейший! Итак, мы оба знаем, что расплачиваться вам нечем и даже Бог вам не помог! Так что теперь просто выслушай меня. – речь Ларса стала как будто чуть менее язвительной и даже начинала приобретать добродушный тон. – Мы также оба знаем, что в нашем идеологическом противостоянии я одержал полную победу, а ты потерпел полное поражение. Таким образом, мы доказали, что плохим героем в этой истории являешься именно ты, а не я. Впрочем, я понимаю, что ты сам не более чем фанатичная жертва своей религии. И теперь я, которого отныне ты должен почитать как своего благодетеля, хочу ещё больше доказать тебе, что правда и истина именно на моей стороне, а не на твоей. Помнишь, я сказал тебе, что я отнюдь не плохой человек? Позволь теперь напоследок доказать тебе и это моё утверждение. – С этими словами, Ларс положил на стол какую-то бумагу, похожую на документ, которую всё это время он держал в руках. – Я только что был в стокгольмском банке, где у меня хранятся 30000 дукатов. а это, – Ларс указал на бумагу, – чек на 30000 дукатов.

Понятие “банковский чек” было по тем временам, пожалуй, только зарождающимся, и Неемия почти не знал, как это работает. Тем не менее он понял, что лежащая на столе бумага каким-то образом представляет или заменяет собой 30000 золотых монет. Ларс продолжил:

– Так вот, идеологическая победа и развенчание вашей религиозной лжи – это всё, что мне на самом деле было нужно. Свой “гонорар”, а также массу удовольствия, я уже получил от этой истории – и получу ещё: можешь не сомневаться, что история о твоём поражении станет достоянием общественности. Что же касается твоего милого, простодушного братика, то у меня нет ни желания, ни намерения отправлять его в долговую тюрьму. а насчёт тебя я знаю, что хоть ты и фанатик, но человек честный. Итак, я предлагаю вам следующий выход: прямо сейчас я дарю тебе чек на 30000 дукатов, а ты тут же обратно переоформляешь его на меня, покрывая таким образом тот долг, в который ты, спасая своего брата, вовлёкся по доброй воле. Всё, что от тебя требуется, это теперь же подписать этот чек, подтверждая принятие дарственной – сотрудник банка и я свои подписи уже поставили. Согласись, что это лучше, чем на многие годы отправить братика в долговую тюрьму? – Ларс попытался мило улыбнуться, но Неемия уловил явную ноту прежней язвительности.

Поднявшееся в пасторе чувство собственного достоинства, в союзе со всей доступной ему религиозностью, воспротивились предложению Ларса. “Что бы я когда-нибудь подписал такой чек?!” – начал внутренне возмущаться он. Но вдруг тихий нежный голос, как будто уже знакомый Неемии, проговорил к его сердцу, принося небесный покой и умиротворение: “Ободрись и действуй!” Религиозность проповедника продолжала спорить: “Да разве это не будет выглядеть как согласие со своим поражением?!” – Но небесное понимание настойчиво продолжало пульсировать в его сердце: “Ободрись и действуй!” Проповедник вспомнил, что это слова из книги Ездры, но всё же не мог до конца успокоиться. Мысленно он взмолился: “Боже! Если это Ты, то прошу: дай мне ещё хоть одно место Писания!” – и, к некоторому удивлению Ларса, стремительно потянувшись за Библией, раскрыл её примерно на середине. Его взор упал на строки из 17-го Псалма: “С милостивым Ты поступаешь милостиво, с мужем искренним — искренно, с чистым — чисто, а с лукавым — по лукавству его, ибо Ты людей угнетённых спасаешь, а очи надменные унижаешь.” Пастор обратил особое внимание на ту мысль, что с лукавым Бог поступает по лукавству его. Вспомнив, каким нечестным путь Ларс вовлёк его братишку во всю эту историю с долгом в 30000 дукатов, Неемия в духе понял, что каким-то образом эти строки являются для него теперь прямым ответом или даже указанием к действию. Переживший этим утром глубокое сокрушение и умиление сердца, он не стал более противиться и безропотно протянул руку к чеку. Затем, поколебавшись ещё минуту, он мысленно доверил себя Богу и, наконец, подписал чек. С этой секунды 30000 дукатов легально перешли в его собственность.

Ларс, всё это время ожидавший его решения, встал на ноги и в очередной раз не скрыл своего восторга:

– Прекрасно, Неемия Хьельтенсон! Там, где Бог тебе не смог помочь, на помощь пришёл Ларс Ульсон!

Эта последняя насмешка стала для Неемии особенно болезненной. На его глазах навернулись слёзы. Не спавший всю ночь и сильно уставший, утомлённый за эти несколько дней душевного напряжения или уже просто вконец измученный, он тяжко вздохнул и опустил голову. Его глаза бесцельно смотрели на лежащий перед ним чек, остановившись на указанной внизу дате. Вдруг считываемая взором информация дошла, наконец, до его сознания. Резко подняв голову и с неожиданной силой посмотрев на стоящего Ларса, Неемия произнёс:

– Похоже, что чек-то ваш недействительный! Вы видели, какая на нём стоит дата?

– Разве я уже не объяснял, что я не обращаю внимания на эти мелочи? – резко ответил Ларс. – Что значит “недействительный”?

– Вот, пожалуйста! – указал пастор на лежащий перед ним чек. – Рядом с подписью сотрудника банка указана дата: “30 февраля”.

– Что ещё за глупость?! – возмутился Ларс, – и всмотрелся в документ. И действительно: на нём чёрным по белому значилось: “30 февраля 1712 года”.

Из-за двери стал раздаваться какой-то грохот, и через несколько секунд в кабинет вбежал Йон с горящими глазами и необыкновенным воодушевлением. Увидев в кабинете не только Неемию, но и Ларса, он растерялся, но тут же вернулся в своё зажжённое состояние и, даже не поздоровавшись, стремительно заговорил:

– Вы это слышали? Вы это слышали? Вы слышали, какой сейчас месяц и какое сегодня число? – Дав на размышление своим слушателям не более секунды, он быстро продолжил. – Сегодня всё ещё февраль! То есть сегодня не 1 марта, а 30 февраля! Я только что узнал об этом, услышав разговор на улице. Оказывается, об этом уже давно сообщалось в газете – вот только в доме Неемии их не бывает. а тут услышал, и вот: решил сразу сообщить!

– О чём ты вообще здесь говоришь? – медленно и раздражительно спросил оторопевший Ларс.

Только что почерпнувший подробные сведения Йон пустился в объяснения:

– По светлому решению его превосходительства короля Карла XII, в связи с отказом переходить на григорианский календарь и возвратом к юлианскому календарю, февраль 1712 года в Шведском королевстве насчитывает не 28 и даже не 29, а 30 дней! Это постановление касается всего королевства и действует на территории всей Швеции2!


2Эта информация про 30 февраля 1712 года в Шведском королевстве является исторически точным фактом. [Для более подробной информации см. историческую справку в конце рассказа.]

Ларс снова впал в оторопь, а затем, куда менее заносчиво и самоуверенно, чем вчера, подошёл к окну, открыл его и обратился к проходящей мимо женщине:

– Извините, пожалуйста! Не будете ли вы так любезны – сообщить мне, какое сегодня число?

Женщина, оценившая такую вежливость, приветливо ответила:

– Да, конечно! Сегодня 30 февраля – и, похоже, сегодня это является главной темой во всей стране! Хорошего вам дня! – Сказав это, она пошла далее, размышляя на тему, что всё-таки в Швеции ещё можно встретить вежливого мужчину.

Находясь в глубоком недоумении, медленно и тихо, Ларс Ульсон закрыл окно и развернулся. Перед ним стоял Неемия Хьельтенсон. Со светящимися глазами он протянул Ларсу чек на 30000 дукатов и торжественно сказал: “Итак, всё-таки чек действительный! Он свидетельствует, что я являюсь легальным владельцем 30000 золотых монет, хранящихся в банке Стокгольма. Теперь я передаю этот чек в вашу собственность и тем самым полностью погашаю задолженность моего брата перед вами в размере 30000 дукатов. Мой брат, присутствующий с нами здесь, не только является свидетелем происходящего, но и подпишет, если нужно, все необходимые документы для переоформления этого чека на ваше имя. Я также готов подписать всё, что для этого потребуется. Что же касается нашего столь подчёркиваемого вами идеологического противостояния, то и вам, и мне только что стало вполне очевидно: победа оказалась не за вами, а за Богом – а значит, и за нами! Согласно договорённости, долг Йона перед вами должен был быть погашен до конца февраля, и, как только что выяснилось, ещё не наступил и вечер последнего дня февраля, пускай только и в нашей стране, – и вот вам 30000 дукатов, которые легально стали моей собственностью! В Библии, которую вы так презирали до сего дня, сказано, что Бог с лукавым поступает по лукавству его. Так вот, заметьте, Ларс: мы оба знаем, насколько нечестным путём вы вовлекли моего брата в эту историю, – и Бог не допустил, чтобы мы выплатили вам хотя бы один риксдалер из нажитых нами денег. Но ваше лукавство обратилось против вас! Что же касается газеты и широкого оглашения всей этой истории, то я только за – прошу лишь, чтобы всё было рассказано честно: живой Бог прославился, да и я проповедовал людям истину, говоря, что Богу можно доверять! Также напоминаю вам про ваше обещание, то есть жду вас на следующее воскресное собрание! И напоследок: позволю себе ещё процитировать вам из самой надёжной, достоверной и, откровенно говоря, Божественной книги, которая только есть на этой земле: “Подлинно есть плод праведнику! итак есть Бог, судящий на земле!”

***

В первое воскресенье марта Неемия Хьельтенсон стоял за кафедрой в своей церкви, чтобы начать проповедь. Помимо постоянно посещавших церковь прихожан сегодня в зале присутствовали ещё два человека. На первом ряду справа сидел младший брат пастора, Йон Хьельтенсон, который в историческую дату, 30 февраля, принял историческое решение касательно своей души и в искреннем покаянии посвятил себя Богу. На первом ряду слева сидел Ларс Ульсон, один из богатых жителей Стокгольма. Было заметно, что он несколько смущён – но, по крайней мере, он сдержал своё слово и пришёл.

Помолившись, пастор начал свою проповедь: “Давайте откроем 33-й Псалом и прочитаем со 2-го по 4-й стих: “Благословлю Господа во всякое время; хвала Ему непрестанно в устах моих. Господом будет хвалиться душа моя; услышат кроткие и возвеселятся. Величайте Господа со мною, и превознесём имя Его вместе.” Аминь.”

***

А памятный календарь на февраль 1712 года, подаренный дочкой, Неемия сохранил. 30 февраля, узнав про эту дополнительную дату, он и дочурка согласились внести в календарь место Писания и к этой дате, из книги Неемии 9:8: “И Ты исполнил слово Своё, потому что Ты праведен.” Аминь.

***

Список использованных мест Писания (в порядке их появления):

  • Откр. 21:7: "Побеждающий наследует всё, и буду ему Богом, и он будет Мне сыном."
  • Гал. 3:6: “Так авраам поверил Богу, и это вменилось ему в праведность.”
  • Ис. 30:15: “ибо так говорит Господь Бог, Святой Израилев: оставаясь на месте и в покое, вы спаслись бы; в тишине и уповании крепость ваша; но вы не хотели”
  • Ис. 49:23: “И будут цари питателями твоими, и царицы их кормилицами твоими; лицем до земли будут кланяться тебе и лизать прах ног твоих, и узнаешь, что Я Господь, что надеющиеся на Меня не постыдятся.”
  • Неем. 9:8: "и нашёл сердце его верным пред Тобою, и заключил с ним завет, чтобы дать семени его землю хананеев, хеттеев, аморреев, ферезеев, иевусеев и гергесеев. И Ты исполнил слово Своё, потому что Ты праведен."
  • Неем. 6:9: "Ибо все они стращали нас, думая: опустятся руки их от дела сего, и оно не состоится; но я тем более укрепил руки мои."
  • Неем. 6:16: "Когда услышали об этом все неприятели наши, и увидели это все народы, которые вокруг нас, тогда они очень упали в глазах своих и познали, что это дело сделано Богом нашим."
  • Ев. от Матфея 7:7: "Просите, и дано будет вам; ищите, и найдёте; стучите, и отворят вам;"
  • Ев. от Матфея 7:8: "ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят."
  • 1 Иоан. 3:16: "Любовь познали мы в том, что Он положил за нас душу Свою: и мы должны полагать души свои за братьев."
  • Езд. 10:4: "Встань, потому что это твоё дело, и мы с тобою: ободрись и действуй!"
  • Пс. 17:26-28: "С милостивым Ты поступаешь милостиво, с мужем искренним — искренно, с чистым — чисто, а с лукавым — по лукавству его, ибо Ты людей угнетённых спасаешь, а очи надменные унижаешь."
  • Пс. 57:12: "И скажет человек: «подлинно есть плод праведнику! итак есть Бог, судящий на земле!»"
  • Пс. 33:2-4: "Благословлю Господа во всякое время; хвала Ему непрестанно в устах моих. Господом будет хвалиться душа моя; услышат кроткие и возвеселятся. Величайте Господа со мною, и превознесём имя Его вместе."

***

Историческая справка

30 февраля — календарная дата. По григорианскому календарю в феврале 28 дней (в високосном году — 29 дней). Исключение имело место в Швеции, когда в 1712 году в целях корректировки календаря в феврале, помимо 29-го, также назначили и 30-е число.

В 1699 году в Шведском королевстве (которое в то время включало и Финляндию) решили перейти с юлианского календаря на григорианский. Однако шведы не стали сдвигать календарь на 11 накопившихся к тому времени дней вперёд, а решили делать переход постепенно, пропуская високосные года в течение 40 лет, то есть все эти годы после 28 февраля должно было идти 1 марта и каждые 4 года они на один день приближались бы к григорианскому календарю. Таким образом, 1700 год был невисокосным годом в Швеции. Однако, несмотря на принятый план, 1704 и 1708 годы были високосными. Из-за этого в течение 11 лет шведский календарь опережал на один день юлианский календарь, но отставал на десять дней от григорианского. В 1711 году король Карл XII решил отказаться от реформы календаря и вернуться к юлианскому календарю. Для этого в 1712 году в феврале были добавлены два дня и, таким образом, в Швеции в 1712 году было 30 февраля. Окончательно Швеция перешла на григорианский календарь в 1753 году обычным для всех стран способом — день, следующий за 17 февраля, объявили 1 марта.

[Информация взята из статьи в Википедии “30 февраля”.]

– Таша, ты опять не убрала за собой краски! – в голосе старшей сестры, раздавшемся из другой комнаты, чувствовалась нотка негодования. Таша была единственным человеком искусства в семье, и как она сама раньше любила пошутить: “В семье не без художника!”

– Ах, да! Это я просто отвлеклась только что… Вспомнила кое-что срочное и отвлеклась. Ты прости, пожалуйста! – Таша поспешила исправить ситуацию.

С тех пор, как несколько месяцев назад Таша стала ходить на эти “странные” собрания в эту “странную” церковь, старшая сестра Таши, Арина, не могла не заметить радикальную перемену в поведении сестры. Они обе уже выросли – Арина училась в институте, а Таша была старшеклассницей, -– и, конечно же, Арина хорошо знала свою сестру за столько лет. Но с недавних пор Таша явно преобразилась: стала такой покладистой, послушной, даже почтительной – и это та самая Таша, которая раньше была такой упрямой!.. Да ведь раньше её было недопроситься! Вот даже и теперь: Таша незамедлительно поспешила устранить свой творческий недосмотр по первому замечанию… Более того, Арина не могла не заметить, что с тех пор, как младшая сестра стала посещать эту самую церковь, в её глазах загорелся удивительный огонёк доброты и света, а в их типичной столичной квартире стали вдруг произноситься такие нетипичные для молодёжи слова как “вера”, “Библия” и “молитва”. А имя “Иисус” за последние два месяца Арине пришлось услышать раз в десять чаще, чем за всю жизнь до этого – и это от младшей-то сестры!.. “Да уж, тут всё серьёзно...” – подумала Арина, и со смешанным чувством пошла в свою комнату.

А Таша в это время аккуратно относила неоконченный пейзаж в свою́ комнату. С тех пор как она пережила встречу с Иисусом и познала Его как своего Спасителя, Таша стала особенно ценить тот факт, что у неё тоже была своя личная комната, потому что девушку стало с необычайной силой тянуть к уединению и молитве – живому общению с Богом!..

Проходя мимо зеркальной двери шкафа, девушка остановилась, отложила картину в сторону и снова с внутренней болью решилась посмотреть на своё отражение. С тех пор, как она стала христианкой и мощный Божественный свет ворвался в её душу, – за прошедшие месяцы, наверное, ничто не омрачало её небесной радости, кроме этого... Недели три назад по непонятной причине у неё сильно воспалился левый глаз, так что у девушки образовалась сильная припухлость, нарушавшая симметрию её красивого молодого лица. Мама поначалу говорила, что это обычное гнойное воспаление, называемое в простонародье ячменем, но ячмень, как известно, проходит максимум дня за четыре, а у Таши воспаление, похоже, совсем не собиралось проходить или, что ещё хуже, наоборот, за прошедшие недели как будто даже увеличилось… Ещё и старшая сестра (хоть, возможно, и из лучших мотивов) около получаса просидела в интернете, исследуя исключительно эту тему – в результате чего вся семья узнала о том, что простой ячмень в редких случаях даёт осложнение, и тут уже начинаются какие-то медицинские названия, уже сами по себе неприятные. Так что в итоге мама даже заговорила про больницу. Впрочем, до сего момента Таше успешно удавалось её успокоить… Девушка прервала свои мрачные думы и отвела взгляд от зеркала на личную Библию, с недавних пор отвоевавшую постоянную территорию на Ташином письменном столе. “Вот Бог – спасение моё: уповаю на Него и не боюсь…” – вспомнились ей слова, которые она прочитала с утра из книги пророка Исаии и которые уже несколько раз за прошедшие часы успокаивали её душу.

– Ну что, Лёша, всё будет хорошо? – ободрившись, спросила она с ноткой оптимизма в голосе.

– Да, да, конечно! – раздался голос откуда-то из-за шкафа.

– Лёша, умница ты мой! – Девушка ещё больше ободрилась, а в мыслях у неё прозучало “О, Иисус, спасибо Тебе!” В это время Лёша выпорхнул из своего укромного местечка над письменным столом и изящно “приземлился” на плечо хозяйки – маленький красивый попугай, питомец Таши и – по совместительству – её немногословный собеседник. А собеседник из Лёши был действительно немногословный: на данный момент он знал всего две фразы. Первой фразе его научил её папа – как раз перед тем, как подарил попугая своей дочери. Дело в том, что папе показалось неинтересным дарить дочурке попугайчика, который бы вообще не умел разговаривать, и поэтому – то ли ради шутки, то ли шутки ради – он научил его произносить: “Наша Таша!” Не сказать, чтобы выбранная папой фраза приводила девушку в восторг, но даже она вынуждена была признать, что это было забавно – особенно в день первого знакомства с Лёшей. Второй фразе – “Да, да, конечно!” – научила пташку сама хозяйка, по плану которой это был только первый, базовый урок (среди многих задуманных) по освоению русского языка её питомцем; и в былые времена (то есть до обращения девушки) эта фраза уже весьма пригождалась. Например, если мама спрашивала: “Девочки, кто не убрал за собой посуду?” – раньше Таша могла обратиться к Лёше, сидевшему у неё на плече, и спросить: “Лёша, это Арина?” – и он, бывало, отвечал подобно беспристрастному свидетелю в зале суда: “Да, да, конечно!” Это было забавно. Но ещё более забавно было, когда в подобной ситуации требовалось найти виновного и на вопрос хозяйки: “Лёша, это Арина?” – Лёша вдруг выдавал: “Наша Таша!” Тут уже ликовала Арина, а не Таша, и хозяйка не знала, как научить птичку говорить “по программе”. Впрочем, после знакомства с живой верой девушка оставила подобные шутки над своей сестрой, а однажды даже попросила у Арины за это прощения. В общем, с этих же пор приостановились и Лёшины занятия по освоению русского языка – видно, хозяйке, захваченной новыми переживаниями и эмоциями, было некогда… Или она просто усомнилась в том, что стоит вкладываться в многословие своего питомца.

Как бы там ни было, только что Лёша очень уместно распорядился доступным ему лексиконом, и именно за это девушка мысленно поблагодарила Иисуса. “Всё будет хорошо, ведь Сам Бог – спасение моё: уповаю на Него и не боюсь!” – мысленно проговорила себе Таша. Её мысли действительно несколько успокоились, девушка села за письменный стол и взяла в руки учебник по геометрии.

Домашнее задание никто не отменял, а сегодня оно было необычным. Учительница задала самостоятельно изучить параграф под звёздочкой – а это означало, что данный параграф не являлся обязательным материалом школьной программы в связи с его повышенной сложностью. Геометрия в принципе нелегко давалась Таше, как и многим в её классе. Плюс ещё и экзамены приближаются – и тут вдруг учительница задала необязательный материал как обязательное домашнее задание. Таша понимала, что многие её одноклассники и одноклассницы были настолько возмущены этим фактом, что они демонстративно проигнорируют это задание, а часть ребят, вероятно, даже прогуляет завтрашний урок по геометрии. Раньше Таша как рыба в воде чувствовала себя среди своих сверстников и поддерживала подобное поведение, но теперь она, конечно же, стала резко выделяться своим кротким и послушным нравом, как и подобает христианке с горящим сердцем. Поэтому, несмотря ни на что, Таша решила выполнить домашнее задание – по крайней мере, попытаться это сделать.

Итак, она открыла учебник на нужной странице и ещё раз перечитала название параграфа: “Николай Лобачевский и неевклидова геометрия”. Минут на сорок девушка погрузилась в ознакомление материала, который показался ей даже интересным, хоть и, вероятно, более непонятным, чем понятным. Прочитанное девушка поняла следующим образом. Древнегреческий математик Евклид, который, может быть, даже считается отцом такой науки как геометрия, выдвинул несколько постулатов или аксиом – то есть утверждений, истинность которых очевидна и не требует доказательства – на которых базируется доказательство всех последующих теорем. И среди прочих особо знаменитым стал пятый постулат, который отличался от всех предыдущих сложностью своей формулировки или своей “неочевидностью”. Даже через несколько секунд после его прочтения Таша не смогла бы точно воспроизвести его формулировку. Но вот другой античной философ – Прокл – считается автором более простой формулировки, которая при этом признаётся равносильной пятому постулату Евклида и звучит примерно так: “Если имеются прямая и точка, не лежащая на ней, то через эту точку можно провести только одну прямую, которая будет параллельна данной прямой”. Пока что, казалось бы, всё более-менее понятно. Но вот учёным на протяжении веков этот пятый постулат особо не давал покоя, и они раз за разом пытались его то ли доказать на основании предыдущих четырёх постулатов, то ли ещё что-то с ним сделать – и зачем им это было надо, Таше не было до конца понятно. В общем, у них никак это не получалось, и вот (уже ближе к нашим временам) кого-то из них озарила мысль: а что если пятый постулат потому и не удаётся доказать, что он не является абсолютной или исчерпывающей истиной? Что если через точку, не лежащую на прямой, можно провести больше, чем одну прямую, ей параллельную? Начиная с этого места Таше уже было особенно понятно, почему параграф отмечен звёздочкой – и ей потребовалось воображение, чтобы сколько-нибудь понять, о чём вообще идёт речь.

– Но ведь очевидно, что на плоскости через точку, не лежащую на прямой, можно провести только одну параллельную прямую! – воскликнула Таша, не выдержав в какой-то момент.

– Да, да, конечно! – отозвался Лёша откуда-то сверху. “Ну надо же: опять в точку!” – подумала Таша про своего попугая, и продолжила вникать в материал. Похоже, что учёные пришли к такому же выводу, что и Таша: на плоскости может быть только одна такая прямая. Но суть их новаторских идей сводилась как будто к следующему: а что если за рассматриваемую реальность взять не плоскость, а, скажем, сферу – или какое-то ещё искривлённое пространство? Красивые графические изображения, сопровождавшие материал учебника, помогали Таше хоть как-то понять слова, которые в существенной доле явно начали “лететь” выше её сознания. Например, была изображена сфера, которая, подобно глобусу, вся была очерчена линиями (наподобие широты, долготы или линии экватора), которые, оказывается, все были параллельными и при этом обязательно пересекались. “Таким образом, – делался в учебнике промежуточный вывод, – если вместо плоскости в качестве рассматриваемой действительности взять сферу, то через точку вне прямой нельзя будет провести даже одну прямую, параллельную данной, так чтобы эти две прямые не пересекались – то есть на сферической плоскости любые две параллельные прямые обязательно пересекутся, – что доказывает ложность пятого постулата на такой плоскости.” А вот русский учёный девятнадцатого века, Николай Лобачевский, который первым осмелился публично озвучить революционное открытие, предложил другую искривлённую плоскость, в которой – опять-таки в опровержение пятого постулата Евклида – можно было провести две параллельные прямые через одну точку, не лежащую на изначально заданной прямой! Но здесь Таше даже не помогло цветное графическое изображение какой-то искривлённой и словно вогнутой плоскости, связанной с именем Лобачевского. И хоть девушке было приятно за русскую фамилию в математике мирового уровня, всё же ей было непонятно, как можно быть таким умным – да ещё и в девятнадцатом веке! В общем, к концу параграф стал опять хоть немного более понятен, и концовку Таша поняла примерно так: наука сделала огромный шаг вперёд, и – в общем, в общем, в общем – в двадцатом столетии по небу залетали самолёты…

Девушка отложила учебник в сторону. К этому моменту у неё уже успела разболеться голова, и по-прежнему ноющей болью давала о себе знать противная припухлость на глазу. “Наверное, я просто устала”, – подумала она. И действительно, спала она всего несколько часов, так как накануне до глубокой ночи пыталась нарисовать задуманный пейзаж – но вдохновение так и не пришло…  Таша посмотрелась в зеркальце, которое стояло у неё на письменном столе, и её уставшему сознанию показалось, что припухлость – это какое-то злое существо, которое подобно непрошенному гостю нагло уселось на её лице и теперь всё портит. Душевная боль нахлынула на девушку с новой силой, и она в порыве чувств решительно низвергла зеркальце на стол отражением вниз, а после нескольких секунд встала – и вообще убрала зеркальце в выдвижной ящик. “Давно пора было это сделать” – пронеслось у неё в мыслях. И действительно: с тех пор, как она покаялась, у неё не раз уже возникало желание избавиться от этого зеркальца на столе – словно что-то подсказывало ей: “Слишком часто смотреться в зеркальце не красит тебя как христианку и противоречит как скромности, так и позиции веры в то, что с твоим лицом всё будет хорошо!”

После такой расправы над зеркалом в душе девушки стало на несколько секунд светлее, но то, что она успела в нём увидеть, стало открытой дверью для дальнейшей атаки её разума негативными мыслями, и девушка, тяжело вздохнув, снова села и прильнула головой к письменному столу под натиском новой волны мрачных дум. Она думала о том, что хоть она и христианка и хоть в своём сердце она знает, что действительно любит Иисуса – всё же насколько естественным является её желание быть красивой, то есть иметь ту природную красоту, которую подарил ей Бог, и как не хочется быть обезображенной какой-то мерзкой болезнью. Она думала о том, до чего непросто ей было ходить теперь в школу или даже просто выходить на улицу. Хождение в школу, то есть в ту тёмную атмосферу, которая там царила, стало тягостным для Таши с того самого времени, как она влюбилась в Иисуса. Теперь же каждый час в школе стал для неё особенно мучительным хотя бы только потому, что она просто элементарно стеснялась появившейся припухлости на её лице. “Да, быть некрасивой – это тяжёлое испытание!.. Что же мне теперь делать?..” – мысли продолжали течь одна за другой. Она чувствовала, что вера в Бога приносила ей сильное облегчение – до уверования она бы вообще убивалась горем в такой ситуации. Теперь же, когда она так отдалилась от своих одноклассников и одноклассниц, её на самом деле не сильно беспокоило их мнение по поводу её внешности. Но вот Игорёша… Игорь учился в параллельном классе и всегда казался Таше каким-то особенным. Уже давно она испытывала к нему особенно нежное чувство... Впрочем, после уверования ей как будто “полегчало”, потому что она понимала, что теперь она должна быть особенно осторожна “на этом фронте” – да это было и легко, так как ничто не могло превзойти её отношения с Иисусом. Сложнее ей стало только недавно, когда несколько недель назад Игорь каким-то образом (абсолютно независимо от Таши) стал регулярно приходить на собрания в ту же самую церковь, в которую ходила Таша! Впрочем, девушка не торопилась анализировать свои чувства – в этом вопросе она также теперь училась доверять Богу и всё отдавала Ему в молитве. Одно было очевидно: из-за своей нынешней внешности Игорёшу она стеснялась больше всех, даже избегала что ли – и ей самой это не нравилось. Игорёшей она, конечно же, называла его только в мыслях – при их редких встречах она называла его Игорем, а не Игорёшей, а вообще друзья зовут его просто…

Уставшая девушка прямо там, за письменным столом, незаметно для себя погрузилась в тревожный сон. Через несколько минут полного забытья ей стали сниться или чудиться (ведь она-то не знала, что уже спит) всякие ломаные линии, тригонометрические фигуры и искривлённые в пространстве плоскости – тут явно сказывался прочитанный параграф… Наконец, Таша очутилась в светлой просторной комнате, причём очень необычной – вся комната была заставлена зеркалами, причём весьма разнообразными, большими и маленькими, цветными и бесцветными, целыми и треснувшими, с хорошей отражающей способностью и со слабой отражающей способностью.

“Мир тебе!” – Таша резко обернулась, отчётливо услышав позади себя самый красивый мужской голос, который она когда-либо слышала.

– Иисус! О, это Ты! – с великой любовью и восторгом воскликнула девушка, увидев перед собой скромно одетого, но при этом наикрасивейшего молодого мужчину, вид которого (при том, что он был одет вовсе не по-царски) был настолько царственным, даже Божественным, что внушал всё мыслимое и немыслимое уважение, которое только может испытать душа человека. Таша не увидела нимба или какого-то особого свечения, ореола или чего-то подобного – но при этом она каким-то образом вполне достоверно знала, что перед ней стоял Сам Иисус. При этом в Его глазах читалась невероятная любовь и уважение к Таше – лично к ней, индивидуально к ней и именно к ней! Великая небесная радость наполнила сердце юной христианки, смотревшей на своего Спасителя. При этом Иисус молчал, и опять каким-то удивительным образом Таша знала, что сейчас не время для длинных диалогов, что ей почему-то не следует ничего Ему говорить – даже если бы ей очень этого хотелось. Девушка достоверно понимала: она здесь для какой-то конкретной цели.

“Припухлость!” – прежняя горестная мысль ядовитой стрелой пронзила её сознание, и Таша по привычке прикрыла рукой левый глаз и резко отвернулась. Недостатка в зеркалах здесь не было, а она как раз захотела срочно посмотреться в зеркало, чтобы понять: в этой необычной реальности – и в присутствии Иисуса – осталась ли у неё какая-то проблема с глазом или нет. Увидев своё отражение в большом зеркале (находившемся примерно в трёх метрах от неё), Таша непроизвольно издала тягостный стон: припухлость была ещё больше и противнее, чем несколько минут назад, когда она смотрелась в зеркальце на письменном столе! Взгляд Таши стал скользить вправо и влево по разным зеркалам, и всего через несколько секунд от её огорчения не осталось и следа – оно было резко вытеснено великим удивлением и сплошным недоумением: в зеркале справа у неё вообще не было припухлости, и она была красива как раньше, но в зеркале на полуметр правее припухлость была ещё больше чем в первом зеркале; в зеркале слева припухлость была такой маленький, как в первые дни, когда эта проблема только возникла, а в зеркале ещё левее припухлости опять не было, но Таша с ужасом увидела на своём лице морщины, которых никогда не было – словно в отражении она была лет на десять старше, чем сейчас! Да уж, происходящее настолько поглотило внимание девушки, что на короткое время она даже забыла о присутствии Иисуса в комнате. Возможно, это было связано также с тем, что Иисус почему-то не отражался ни в одном из этих зеркал – но девушка так была вовлечена в возникшую проблему, что не заметила это удивительное явление. Впрочем, явное присутствие Иисуса было слишком ярким и редким событием, чтобы забыть о нём надолго – девушка резко опомнилась и обернулась, чтобы посмотреть на Иисуса. Он стоял неподвижен и нежно, спокойно смотрел на неё – так спокойно, что это спокойствие за считанные секунды передалось и ей. Каким бы запутанным или непонятным ни было происходящее, всё будет хорошо, потому что здесь Иисус – теперь Таша точно это поняла. Ей вдруг вспомнился стих, на который недавно проповедовал один из проповедников в её церкви: “Ты будешь хранить его в совершенном мире – того, чей разум сосредоточен на Тебе, потому что он доверяет Тебе”. Таше показалось, что она, глядя на Иисуса, как раз испытывает этот Божественный мир. Иисус, по-прежнему, не открывал уст, глядя на неё, но взглядом словно нежно подталкивал и ободрял её продолжить своё исследование комнаты зеркал и вникнуть в возникшую загадку, чтобы найти ответ. Таша на миг отвела взгляд, и вдруг в её сознании раздалось: “Слава Божия – облекать тайною дело, а слава царей – исследовать дело”. Девушка тут же снова посмотрела на Иисуса: Его губы не шевелись – так что ей показалось, будто Иисус общается с ней напрямую через мысли. При этом юная христианка (снова каким-то необъяснимым для неё образом) достоверно знала, что каждая реплика, воспринятая ей от Иисуса, была точной библейской цитатой – хотя она читала Библию всего несколько месяцев, и, конечно же, не знала, где это находится.

Итак, Таша точно поняла, чего ожидает от неё Иисус, и стала спокойно, внимательно озираться по сторонам. Зеркал здесь было так много и расставлены они были так хаотично, что если бы комната не была настолько просторной, то получился бы самый настоящий лабиринт из зеркал. При этом Иисус, Божественно безмятежный, стоял как будто в самом центре комнаты, все стены которой также были увешаны разнообразными зеркалами. Таша робко стала делать шаги по комнате, всматриваясь в разные зеркала, которых здесь были сотни, если не тысячи, но уже через несколько шагов ей стало как-то не по себе – с каждым шагом отдаления от Иисуса ей как будто становилось всё тревожнее… Да и в целом это было жуткое явление: в каждом зеркале она видела отражение самой себя, которое чем-нибудь отличалось от отражений в других зеркалах – и она не была уверена, что хотя бы в двух из этих зеркал она отражалась одинаково. Жутким было также и то, что в результате она не знала, чему ей верить – ведь в обычной жизни она так привыкла верить зеркалу как неоспоримо верной истине! А что делать в ситуации, когда “неоспоримо верных истин” оказывается так много и все они говорят разное? Тут на помощь Таше пришла обычная земная смекалка, и она решила просто пощупать свой глаз. Быстрым движением она поднесла свою левую руку к глазу и к своему ужасу нащупала огромную выпирающую припухлость на левом глазу…

“Сердце мудрого – на правую сторону”, – прозвучало в сознании девушки. Она обернулась и посмотрела на Иисуса. Он молчал, но она поняла, что это был Он. Осмыслив услышанное, девушка потянулась к левому глазу правой рукой, прикоснулась к нему и обнаружила, что полностью здорова! Она только-было обрадовалась, прикоснулась к глазу левой рукой и опять быстро поникла – левой рукой она отчётливо чувствовала припухлость. “А испытываю ли я боль?” – подумала девушка и ухватилась за эту мысль как за последнюю попытку разобраться и понять, что истинно, а что ложно. Нет, никакой боли не было – наверное, все боли разбежались, когда увидели Иисуса… Таша устало склонилась на колени в этой таинственной комнате. Теперь она знала, что никогда не найдёт истину, опираясь на свои земные чувства. “Что же мне делать?” – мысленно спросила она. “В этой комнате есть одно-единственное зеркало, которое не обманывает – и я непременно должна его найти!” – внезапно и решительно ответила девушка сама себе, и опять таинственным образом поняла, что сказала только что абсолютную истину, – словно Сам Иисус, смотрящий на неё, мысленно говорил на это: “Аминь”. “Но здесь сотни, если не тысячи зеркал! Разве здесь возможно как-то разобраться?” – на девушку нахлынуло чувство отчаяния, из её глаз побежали слёзы и из глубины её сердца вырвалась мольба: “О, Иисус, помоги мне!” В течение нескольких секунд она с мольбой и надеждой, сквозь слёзы, взирала на Иисуса – и вдруг услышала в ответ: “Светильник тела есть око”, хотя губы Иисуса по-прежнему не шевелились. Теперь у неё уже не осталось сомнений, что Иисус обращается к ней через мысли. Каким-то образом Таша поняла, что эти слова Иисуса являются прямым ответом на её зов о помощи, и поэтому она схватилась за них как утопающий за спасательный круг и стала повторять про себя: “Светильник тела есть око”, “Светильник тела есть око”, “Светильник тела есть око”... “Глаза – это зеркало души”, – вдруг вспомнила она фразу, которую слышала всего несколько раз за свою жизнь. “Глаза – это зеркало… Зеркало… Глаза – это зеркало!” – вдруг девушка озарилась небесным светом, вскочила с колен и подбежала прямо к Иисусу. Осторожно и нежно она взяла Его за руки и посмотрела прямо в Его глаза. И при первом же прикосновении к Иисусу она поняла, что Он – её Отец, причём в большем, более истинном, смысле, чем её земной папа. Несмотря на молодость Иисуса, она держала за руки самого настоящего и родного Отца, и, всмотревшись в Его красивые небесные глаза, она увидела в них то, что искала – своё отражение. Теперь ей оставалось выяснить только одно: медленно и осторожно, по-прежнему держа Иисуса за руки, она стала приближать свои глаза к Его глазам, внимательно вглядываясь в своё маленькое отражение в Его глазах. И вот: она разглядела! На её лице не было никакой припухлости! Она была полностью здорова! Она в восторге несколько отпрянула назад: вот то одно-единственное зеркало в этой комнате, которое она должна была найти! В этот момент Иисус с особым восторгом, нежностью и удовлетворением взирал на неё – подобно тому, как отец смотрит на свою дочь, только что впечатлившую его тем, насколько быстро дочурка разгадала его загадку. И вместе с этим небесным взглядом Он словно посылал ей внутренний свет – так что теперь за считанные секунды все недостающие “пазлы” стали складываться в её сознании. Подобно тому, как про пятый постулат Евклида обнаружилось, что он был очень и очень относительной истиной и никак не являлся истиной абсолютной, хоть изначально именно таким и казался, – так же и земная реальность с её “ви́дением”, “слышанием”, “осязанием” (и так далее) не является эталоном или гарантом истины, хоть она вполне и кажется именно такой. “В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог… И Слово стало плотью и обитало с нами, полное благодати и истины”... “Слово Твоё – светильник ноге моей и свет стезе моей”... “Слово Твоё есть истина”... – Все эти библейские строчки яркими вспышками засверкали в сознании Таши, хотя она не помнила наизусть ни одного из этих мест Писания. “Да, точно! Божье Слово и только Божье Слово является единственным надёжным основанием для познания реальности! Только Божье Слово есть абсолютная истина!” – с этими мыслями душу девушки стала наполнять неописуемая радость: она явно получила откровение от Самого Иисуса Христа!.. Вдруг с особой силой и торжественностью в её сознании прозвучало: “Ранами Его вы исцелились”! – И Таша проснулась… Да, она действительно получила откровение!

– Лёша, я исцелена! Слава Богу! Я исцелена!

– Да, да, конечно! – Лёша (в третий раз подряд выдавший ответ настолько уместно), похоже, и сам находился под вдохновением!..

Таша обратила внимание, что у неё не болит голова и левый глаз также не болит. “Да даже если бы и болели” – подумала девушка, – “Ранами Иисуса я исцелилась!” Стоит ли теперь пощупать глаз? Или, может быть, посмотреться в зеркало? Ну уж нет! – Смотреться в зеркало она не намерена! Вера не смотрится в зеркало! Вера – это откровение! Взгляд Таши упал на Библию, и она вспомнила прочитанное с утра место Писания: “Вот Бог – спасение моё: уповаю на Него и не боюсь”!.. Взгляд Таши упал на учебник по геометрии, и она вдруг подумала, что если бы не проявила послушание по отношению к учительнице и не стала читать этот параграф под звёздочкой, то не было бы и этого сна, не было бы и этого прекрасного откровения о “Божьей геометрии”: Слово Божье – вот единственная плоскость, в которой нужно проводить прямую линию своей жизни… И точка! “Спасибо, Иисус!” – прошептала она, вспоминая прекрасный сон. Тут ей снова вспомнилось место Писания из недавно услышанной проповеди: “Ты будешь хранить его в совершенном мире – того, чей разум сосредоточен на Тебе, потому что он доверяет Тебе”. “Того, чей разум сосредоточен на Тебе...” “Сосредоточен на Тебе...” Таша вслух несколько раз повторила эти слова.

– Лёша, и как я только сразу не догадалась, что Иисус, стоящий в центре комнаты, и был единственным истинным Зеркалом, которое я должна была найти?

На что Лёша в ответ лишь затараторил:

– Наша Таша! Наша Таша!

***

Использованные места Писания:

  • Исаии 12:2: "Вот, Бог — спасение мое: уповаю на Него и не боюсь; ибо Господь — сила моя, и пение мое — Господь; и Он был мне во спасение."
  • 3 Иоанна 1:15: "Мир тебе. Приветствуют тебя друзья; приветствуй друзей поимённо. Аминь."
  • Исаии 26:3: "Твердого духом Ты хранишь в совершенном мире, ибо на Тебя уповает он." /Использованная в рассказе версия – это мой собственный перевод этого стиха из английского перевода Библии короля Иакова (King James Version)./
  • Притчи 25:2: "Слава Божия — облекать тайною дело, а слава царей — исследывать дело."
  • Екклесиаст 10:2: "Сердце мудрого — на правую сторону, а сердце глупого — на левую."
  • Луки 11:34: "Светильник тела есть око; итак, если око твое будет чисто, то и все тело твое будет светло; а если оно будет худо, то и тело твое будет темно."
  • Иоанна 1:1,14: "В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. … И Слово стало плотию и обитало с нами, полное благодати и истины; и мы видели славу Его, славу, как Единородного от Отца."
  • Псалом 118:105: "Слово Твое — светильник ноге моей и свет стезе моей."
  • Иоанна 17:17: "Освяти их истиною Твоею; слово Твое есть истина."
  • 1 Петра 2:24: "Он грехи наши Сам вознес телом Своим на древо, дабы мы, избавившись от грехов, жили для правды: ранами Его вы исцелились."

***

“Математическая” информация в рассказе почерпнута или уточнена из ресурса “Википедия”.

Исход 30:11-16: "И сказал Господь Моисею, говоря: когда будешь делать исчисление сынов Израилевых при пересмотре их, то пусть каждый даст выкуп за душу свою Господу при исчислении их, и не будет между ними язвы губительной при исчислении их; всякий, поступающий в исчисление, должен давать половину сикля, сикля священного; в сикле двадцать гер: полсикля приношение Господу; всякий, поступающий в исчисление от двадцати лет и выше, должен давать приношение Господу; богатый не больше и бедный не меньше полсикля должны давать в приношение Господу, для выкупа душ ваших; и возьми серебро выкупа от сынов Израилевых и употребляй его на служение скинии собрания; и будет это для сынов Израилевых в память пред Господом, для искупления душ ваших."

       Числа 18:15-16: "Всё, разверзающее ложесна у всякой плоти, которую приносят Господу, из людей и из скота, да будет твоим; только первенец из людей должен быть выкуплен, и первородное из скота нечистого должно быть выкуплено; а выкуп за них: начиная от одного месяца, по оценке твоей, бери выкуп пять сиклей серебра, по сиклю священному, который в двадцать гер".

 

       Давайте представим себе стан израильтян, когда они шли по пустыне. И вот, этот стан – он раскинут на несколько квадратных километров, горит огненный столп ночью, хотя стан стоит, и большинство израильтян уже спят. Но вот есть одна палатка, и она стоит на окраине стана, и там почему-то не спят. Там есть всхлипывающая мать, которая сидит у постели сына. Она уже несколько недель или даже месяцев переживала за него и была озабочена его необычным состоянием. Но теперь он слёг, он лежал в горячке, и самые худшие опасения матери, казалось, сбывались. Она думала, что её сын умирает. Это была Рахиль, жена Нуна, и у неё было несколько детей, и это был её третий сын. Его звали Хоши́а.

Ему было пятнадцать лет, и мать видела, что, когда Бог разговаривал со Своим народом на горе Хорив, когда этот  громогласный голос физически раздавался, это глубоко потрясло её мальчика. Он был обычный мальчишка, увлекался вещами, которыми обычно увлекаются мальчики – но здесь что-то глубоко запало в его душу. Два старших мальчика не так впечатлились этим событием – но с тех пор её сын… Мать видела, что он стал более благочестив, какая-то удивительная тяга к вечному появилась в его душе – душе Хошии. Он стал более сосредоточенным – даже более молчаливым. И мать пыталась “сложить эти пазлы” – что происходит в его душе. Она вспоминала какие-то события, и она понимала, что какую-то ключевую роль сыграло событие, когда было дано это повеление – что каждый первенец должен быть выкуплен для Адоная. И её старший сын Шемаия, он был выкуплен, и за него было внесено пять сиклей серебра… И что-то запало в душу Хошии. 

Он уже был достаточно взрослый, чтобы работать самостоятельно, и мать пыталась понять, пыталась разгадать этот “ребус”, или “пазл”: она видела, что последние несколько недель Хошиа пас овец своего дяди Гура, помогал ему, пытаясь заработать. Мать мало разговаривала с сыном, но она могла считывать между строк, и видела, что Хошиа сфокусированно и сосредоточенно зарабатывает себе серебро… Но... зачем?

И вот прошлой ночью, видно, он сильно простудился, сильно промёрз. Мать сетовала, что отпустила его, что не поговорила с ним более строго. Теперь он лежал в горячке, и выглядел очень плачевно. Она решила поговорить с ним…

– Хошиа, я знаю, что ты копишь серебро. Скажи мне: зачем? Ты что не видишь, что ты умираешь? Ты разрываешь моё материнское сердце! Зачем тебе серебро, если ты умрёшь и не доживёшь до утра? Как ты мог со мной так поступить?

Да, гордость Хошии была немножко задета, потому что он понял – он понял между строк, из этого упрёка матери, что она подметила, что у него был тайник и он складывал там деньги.

– А, я знаю, что ты знаешь, мама!

Но всё-таки любовь к матери пересилила эту гордость, и он решил действительно поделиться с ней. Он сказал:

– Не переживай насчёт болезни! Разве ты не слышала, как Моше сказал, что Адонай есть целитель наш? Адонай исцеляет нас! Разве ты не помнишь эти истории, как Ханания и Варух ходили прямо к столпу облачному, пробыли там несколько часов и вернулись здоровыми? Уединялись и приходили – и получали это исцеление! Не переживай за меня, мама – я не умираю. Но, чтобы ты не терзалась, я призна́юсь тебе, что... я просто хочу стоить больше для Бога. Я не хочу стоить полсикля серебра! Я не понимаю, почему только первенцы... я не понимаю, почему только Шемаия имел эту привилегию отдать за себя пять сиклей. Но Адонай – Он так влечёт меня, так влечёт меня! Я знаю, что мы из колена Ефремова, я знаю, что мы не можем быть левитами, но просто я хочу хоть что-то сделать для Адоная. Я хочу стоить больше. Я коплю эти деньги, и знаешь: не жалей, что я вчера так продрог и сейчас лежу – потому что вчера я заработал свой пятый сикль. Не переживай за меня. Я знаю, что я выздоровею. Но даже если бы не выздоровел, ты знаешь тайник – и ты знаешь, что сделать с этим серебром, если я не доживу до утра.

Мать расплакалась от этих слов. Хошиа чувствовал себя всё более слабым, и его интеллект всё более угасал. Мать плакала всё больше, но он сказал:

– Мама! Я не умираю! Я засыпаю, я сплю. Не переживай.

***

Наш Хошиа был прав: он не умирал. Ночью он опять проснулся. Уже некоторое время что-то пробуждало его – какой-то внутренний импульс поднимал его ещё до того, как вставало солнце. Он вставал и смотрел на это удивительное зрелище, которое не знали народы на протяжении веков – столп огненный. Он понимал, что его народ так быстро привык к этому – так быстро привык к тому, что само по себе было изумительным чудом для человеческого сознания…

Он сидел и всматривался, его сердце как будто наслаждалось присутствием Всевышнего – хотя он не говорил ни слова. Он знал, что это прекрасный день. Ничего страшного, что мама узнала про его тайник. Там лежат пять сиклей серебра. И он внесёт этот вклад Адонаю! Он хочет стоить больше для Адоная...

– Не спится? – вдруг слышит он голос, оборачивается, и стоит старец! Это было неожиданно, он всматривается – и лицо старца покрыто покрывалом. Но вот подул ветер, и необычное сияние успел усмотреть Хошиа... на голове старца – но тот быстро поправил покрывало. “Моше́! Это Моше!” – пронеслось в мыслях Хошии, – “Его лик сияет.”

– Моше! – сказал он.

– Да, Хошиа, это я. Элохим послал меня к тебе – Он сказал, что у тебя есть для Него подарок.

Глаза Хошии загорелись небесным светом, и он понял, что он так счастлив, как никогда не был. Присутствие Вечного Бога!.. Он подскочил, он сказал:

– Да! Да! Дай мне всего несколько минут! Я думал сам пойти к тебе! – Он мечтал увидеть Моше так близко, потому что он видел его лишь издалека. Он, наверно, даже не узнал бы его! Но этот сияющий лик! Его невозможно спутать – слава Всевышнего Бога!..

– Постой! – сказал Моше, – не торопись бежать к своему тайнику. Понимаешь ли ты, что это гораздо больше, чем просто пять сиклей серебра?

И здесь слеза покатилась по лицу Хошии, потому что Моше задел самую сокровенную струну его души.

– Да, я понимаю, – сказал он, – но я не принадлежу к колену Левиину! Я не могу быть близок к Адонаю! Я не могу приблизиться! И даже в семье своей я не являюсь первенцем! Я третий сын! Мне никогда не видать этого!

Это была боль этого юноши, боль этого подростка, и он выразил это в словах. Моше положил свою руку ему на плечо и сказал:

– Хошиа! Не всякий первенец является первенцем по-настоящему, как и не всякий левит действительно чтит Всевышнего. Готов ли ты положить свою душу для Адоная? Я давно молюсь о том, чтобы был человек, который бы прислуживал мне, и служил мне, и был при мне. Ты готов отдать себя без остатка Адонаю?” 

Сердце Хошии не нуждалось в раздумьях – это была мечта его жизни! Казалось, его глаза не могли сиять счастливее! Но они засияли...

– Моше! – раздался возглас матери Хошии, и она быстро скрылась в палатке. Мать думала отчитать своего сына, который выскочил из-под одеяла с такой горячкой – но вдруг осеклась, потому что увидела великого пророка! Трепет и уважение объяли её, и она поспешила укрыться в палатке.

– Да, Хошиа, ты будешь принадлежать Адонаю! И отныне тебя будут звать Иешуа! И сейчас у меня предстоят несколько минут разговора с твоей матерью. А ты иди к своему тайнику.

И Иешуа Бен-Нун поспешил к своему тайнику, чтобы принести для Адоная пять сиклей серебра1.


1 Имена “Моше”, “Хошиа Бен-Нун” и “Иешуа Бен-Нун” – это более близкие к еврейскому произношению версии имён “Моисей”, “Осия Навин” и “Иисус Навин”. Именно эти два известных библейских героя подразумевались в этом рассказе. (Согласно Библейскому повествованию, Иисуса Навина изначально звали Осия Навин, но затем Моисей нарёк ему имя “Иисус” – см. Числа 13:17.)

Другие наши сайты: