Но имею против тебя то, что ты оставил первую любовь твою.
Итак, вспомни, откуда ты ниспал, и покайся, и твори прежние дела;
А если не так, скоро приду к тебе и сдвину светильник твой с места его,
Если не покаешься.
Откровение 2:4,5
I
Чему уподобим первую любовь? Уподобим её тому, как если бы с места был сдвинут большой камень- валун, который казалось бы никто и ничто не может сдвинуть с места. Но он был сдвинут, и из под него заструился ручеёк с удивительно чистой и прохладной водой, орошая своей живительной влагой иссохшую почву долины.
Подошедшая овечка рухнула на колени и начала жадно пить. Она была так измучина жаждой, что не могла ни о чём думать, кроме как "пить, пить, пить!" Сколько она искала эту воду, которая лишь могла спасти её от неминуемой гибели? Неделю? Месяц? Год? Она не помнила. Но в этот момент её это и не интересовало. Да и какая разница, сколько? Разве не гораздо ли важнее то, что она нашла то, что искала уже так давно. В тот момент, когда живительная прохлада растекалась по всему её телу, возвращая его к жизни, в то время, когда смертная тень, так методично бившая в висок, начала вдруг испаряться из воспалённого сознания, когда на смену непроглядной тьме вдруг засиял свет, как то вообще ни о чём не думалось. Но по мере того, как овечка возвращалась к жизни, разум светлел и с глаз спадала остекленелая пелена, возвращалась и способность мыслить. "Я жива!?"
"Что же это?" Она начала медленно озираться по сторонам. "Странно," подумала она, "я никогда не встречала такой зелёной травы!" Затем подняв глаза к небу: "И небо какое то странно голубое!?" И тут она увидела, что находится в центре прекрасного оазиса, посереди огромной безжизненной от засухи долины. "О-о-о,…что же это-о!?" И тут её осенило: "Я спасена?!" Нахлынувшая вдруг волна заполнила её необычайным светом. "Что это со мной?", пробормотала она, и слёзы брызнули из её глаз. Она плакала. Тихо, как ягнёнок. Она ещё продолжала всхлипывать, как лёгкое дуновение ветерка донесло до неё странные слова, сказанные голосом, которого она никогда раньше не слышала. "Кто тут?" С удивлением она начала вертеть головой пытаясь найти говорившего. И снова эти странные слова: "Я люблю тебя…" Удивляясь всё больше, так как её глаза так и не находили говорившего, её взгляд вдруг остановился на ручейке, от которого ещё несколько минут назад она так долго не могла оторваться.
"Я люблю тебя", снова нежно прожурчал ручеёк.
Упав на колени в очередной раз она нагнулась над дышащей свежестью водой, вглядываясь в струящийся поток. И вдруг, она увидела, как из воды на неё смотрело какое то удивительное животное.
Это тоже была овца. Но вид её был настолько прекрасен, как если бы пред ней предстала сказочная королева. Её шерсть была безупречной белизны и светилась каким то неземным светом.
"Так это ты разговаривала со мной?", спросила наша овечка.
Ответа не последовало. Она дотронулась копытцем поверхности воды, отчего гладь подёрнулась разбегающимися во все стороны кругами. Смутная догадка вдруг промелькнула в её сознании. Она начала шевелить головой, подмигивать и строить гримассы, наблюдая над той овцой- "королевой", смотрящей на неё из ручья. И тут она поняла, что это была ни кто иная, как она сама, её отображение. "Как это может быть?" В недоумении она начала осматривать себя. Грязная спутанная шерсть клочками свисала с её боков. В голове запутался репейник. Вид был жалким, неухоженным. Такова была реальная действительность. Но каждый раз, когда она наклонялась над водой, из ручья на неё смотрело просто прекрасное создание. "Странно это всё…", всё ещё недоумевая думала она. "Я люблю тебя, пей из меня…", её размышления были прерваны уже знакомым голосом."Так это ты?" Казалось в этот день её удивлению не будет конца. Уже не обращая внимания на своё отображение она вглядывалась в чистую воду."Так ты живой?!" "Да, я живой. И ты жива. Потому что я спас тебя.", ответил ручеёк. "Но почему? И как это всё может быть?", у овечки было очень много вопросов. "Я знал, что ты умираешь от жажды. И мне пришлось долго пробиваться к тебе через толщи земли и камня чтобы спасти тебя." "Но почему?", не унималась овечка. "Потому что я люблю тебя," спокойно ответил ручеёк. "Как же ты мог любить меня, если мы никогда не встречались?" "Ты права," ответил ручеёк, "мы встретились впервые. Но это не означает, что я не знал тебя и до нашей встречи." "Как же это может быть?", в очередной раз спросила овечка. "Ты поймёшь это позже.", последовал ответ. "Но почему же ты, зная и любя меня ещё до того, как мы встретились, и зная, что я умираю от жажды не пришёл мне на помощь раньше?" "Я никогда не опаздываю.", тем же спокойным тоном сказал ручеёк. Новая накатившаяся волна вновь заполонила её. Но теперь она уже не плакала. Она рыдала. Из всего, что с ней произошло в этот день она ничего не могла понять. Ясно было одно- она спасена, а её внезапный и удивительный спаситель нежно плескался у её ног. Он тактично молчал, видимо понимая её состояние, издавая лишь умиротворительное журчание и благоухание свежести. Тут овечка встрепенулась, вспомнив о чём то. "А почему," спросила она сквозь слёзы, "когда я смотрю на твою воду то вижу себя такой красивой?"
"Каждый, кто пьёт мою воду," ответил он, "будет именно таким, каким он себя видит."
Она опять ничего не поняла. В голове роилась добрая сотня вопросов, но она была уже не в состоянии. Истомлённая всем тем, что она пережила, под мирное журчание ручейка, она уснула здоровым детским сном. Впервые за всё последнее время.
II
Её сон был прерван топотом копыт. Очнувшись от сна овечка увидела,что она и её ручеёк были окружены большим стадом баранов. Некоторые из них стояли прямо в ручейке. Некоторые пили из него, роняя в чистую воду тягучие отвратительные слюни. А другие тут же, не отходя в сторону, оправляли, как они говорили, естественные надобности. "Что естественно- то не безобразно", смеялись они. Среди других, особенно выделялся один баран. Он был одет в добротный дорогой костюм с модным галстуком. Под мышкой у него с одной стороны была "Вечная Книга" в кожаном переплёте, а с другой- документ, удоставеривающий титул, который он носил. Он вышел вперёд, стал перед овечкой, элегантно поправил галстук, затем пенсне в золоточёной оправе и глядя ошеломевшей овечке прямо в глаза, и потрясая "Вечной Книгой" у её носа, авторитетно сказал: "Мы всё-ё-ё знаем о ручейках и овцах!" "Ура-а-а!!!", закричало восторженное стадо. (Было видно, что баран в очках пользовался у стада очень большим авторитетом.) И тут, раскрыв "Вечную Книгу", и приняв классическую позу оратора, он начал толкать речь. У овечки отвисла челюсть. Такой речи она ещё никогда не слышала. А баран, подбадриваемый улюлюканием стада, разжигался всё больше и больше. Он сыпал научными терминами чуть ли не из всех существующих наук, свободно ориентировался и цитировал наизусть "Вечную Книгу", и приводил настолько весомые аргументы, что на это просто нечего было сказать. Да и сама тема речи была настолько нова и интересна, что наша овечка просто не могла глаз с него отвесть. Да и как отвлечься от такого, когда за такое короткое время ты узнаёшь и как увеличить поголовье стада, и как нагулять столь необходимый подкожный жир, и как, используя психологические трюки, обеспечить себе райскую семейную жизнь. Однако всему есть конец. Была закончена и речь. Жестом аристократа баран вытащил платок и вытер покрывшийся испариной лоб, протёр очки и походкой победителя направился по направлению к своему стойлу. Начало расходиться и стадо. По всему было видно, что стадо было удовлетворено, кроме наверное тех, кто не имел такого стойла, какое имели другие. Один за другим члены стада так же начали разбредаться по своим делам, не упуская вместе с тем возможности, идя по лужам, окатить грязью того, кто однажды нечаянно наступил ему на копыто. С момента своего пробуждения и по сию минуту рот у овечки продолжал оставаться открытым. "Вот это баран", думала она, "не баран, а умница! Как бы я хотела быть такой же умной и образованной."
От размышлений о баране её оторвала молодая бараниха. Она подошла к ручейку рядом с овечкой, наклонилась и глядя на своё отображение начала жирно мазать губы.
"Ты бы присоединялась к стаду," сказала она, улыбнувшись овечке резиновой улыбкой и одновременно стягивая вниз на бёдра клочёк материи, которую она называла одеждой, "ты сама видишь какой у нас мудрый лидер. Да и понимаешь, нам овцам всем нужно иметь своё стадо," со знанием дела добавила она. "Странно," промелькнуло в голове у овечки, "называется овцой, хотя выглядит баранихой." Она промолчала. Бараниха тем временем закончила свою процедуру, подтёрла краем салфетки неровности, здесь же бросила её, сплюнула в воду и помчалась куда то, уже не поправляя тот кусок материи, так что он сбился на пояс, оголив весь её срам. Но её это не беспокоило. "У нас большие цели," заявил овечке другой молодой баран, с такой же резиновой улыбкой, как у баранихи, "и мы… ба-ба-ля-ра-ка-ма-на, ма-на-би-ка-ба-ма. Так что… чи-ко-ма-ра-бо, шля-ка-мо-би-ра-ба!" Овечка вытаращила глаза, и кроме того, что она ничего не поняла, ей стало страшно. А барашек полный достоинства, и как показалось овечке высокомерия, прошёл мимо неё с гордо поднятой головой и скрылся за ближайшим холмом. И только тут овечка бросила взгляд на ручеёк. Она всё ещё находилась под впечатлением от незабываемой речи, бараном в пенсне и разговорами с другими баранами. "В них что то есть," думала она, "и они так много знают о ручейках и овцах!" Логика подсказывала, что ей неприменно надо было бы присоединиться к стаду. И ей показалось, что всё это ей приснилось: и оазис, и разговор с ручейком, и то, что она была спасена им от смерти. Ей даже показалось, что и то долгое блуждание на краю гибели от жажды, было лишь кошмарным сном, и всё было не так уж и опасно для её жизни. Да и то, как выглядел теперь ручеёк, даже отдалённо не напоминало то, что как казалось, ей приснилось. В какой то момент она испытала внутринний конфликт. Посмотрела на ручеёк, потом на удаляющиеся зады баранов, затем снова на ручеёк, и наконец махнув копытом помчалась догонять стадо.
О-о, что это началась за жизнь! Это стадо было очень активным. Оно предпринимало много разных программ по увеличению поголовья. Самодеятельность так же была очень развита. Овечка пыталась успеть везде. Она старалась не пропустить ни одной речи, главенствующего над стадом барана. Он регулярно водил своё стадо на водопой к известным только ему водоёмам, которые он называл "Живой водой". Он подводил стадо к какой нибудь луже с буро- зелёной жидкостью и провозглашал: "Это Живая вода! Пейте из неё все!" Вместе со всеми овечка издавала ликующий клич- "Ура-а-а!", припадала на передние колена и начинала пить. Морщилась, но пила- лидеру виднее. "Живая, так Живая!", думала она. Иногда баран подкармливал стадо прелым прошлогодним силосом, заявляя при этом- "Зеленее травы не бывает!" И овечка опять вместе со всеми кричала "Ура-а-а!" и накидывалась на эту пахнущую прелостью массу.
Морщилась, но жевала, хотя после таких приёмов пищи её частенько тошнило. "Но не могу же я усомниться в том, что это- "Зеленее травы не бывает…", думала она, "это просто я ещё слишком привередливая. Нужно поработать над собой. Ну и тем более- ведь это сказал наш Баран! А врать он не может, потому что называет себя овцой." Тут её мысли обычно путались и она старалась выбросить всё это из головы. Время шло. Но постепенно овечка начинала чувствовать себя всё хуже и хуже. Из за подобных водопоев и пищи она стала замечать ухудшения своего здоровья. Встречаясь с членами стада, которые увидев её растягивали оскал дежурной резиновой улыбки, и говорили: "Я люблю тебя…", овечка, с уже потухающим всё более взглядом, отвечала: "Я тоже люблю вас…", и ловила себя в этот момент на мысли, что оскал её улыбки уже как две капли воды похож на их. "Вот," думала она, "я стала членом такого прекрасного стада. И они меня любят. Потому что я стала такой же бара…, овц…, как и они." Тут её мысли опять путались, отчего на сердце ложилась смертная тоска, которую, казалось бы она никогда уже не испытает снова. День за днём её мысли всё чаще стали возвращаться к тому дню, с которого всё и началось. Всё более реально стали вспоминаться даже мельчайшие подробности: ощущение близости смерти…, внезапное спасение…, оазис посереди пустыни…, ручеёк, слёзы благодарности… Она ещё продолжала бродить со стадом, после которого обычно оставалась лишь вытоптанная земля, ещё продолжала восклицать вместе со всеми, хотя и получалось это у неё всё тише и тише, но в голове казалось бы кто то настойчиво повторял: "Смерть, оазис, спасение, ручеёк… Смерть, оазис, спасение, ручеёк… Смерть, оазис, спасение, ручеёк…" От этих мыслей ей казалось, что она сойдёт с ума. Время от времени она пыталась заговорить с некоторыми членами стада и даже с самим Бараном о своих переживаниях, на что её похлопывали по плечу и как бы с участием говорили: "Ну ничего, ничего…" "Всё! Кончено!", не выдержала однажды овечка, "Иду искать ручеёк!" Принять такое решение для неё было не просто, тем более, что в своих речах Баран всегда весомо предупреждал: "Выйдешь из стада- сьедят дикие звери. Или превратишься в падаль." Быть съеденой или превратиться в падаль овечку не прельщало, и поэтому она боялась. Но тот внутренний голос её настойчиво куда то звал. И пересилив страх она пошла, не зная куда идёт. Смотря на её одиноко удаляющуюся фигуру, члены стада как бы с сожалением покачали головами и сказали, как обычно со знанием дела: "Заблудшая овца!" И тут же жизнь в стаде вошла в свой обычный ритм и овечка ещё долго слышала позади себя возгласы: "Ура-а-а!!!" на очередную умную тираду главенствующего Барана.
Найти то место было не легко. Вся долина превратилась в вытоптанную копытами стада пустыню. Но по мере того, как овечка удалялась от стада, в ней всё больше утверждалось решение: "Лучше умереть, чем всю жизнь питаться помоями! Либо я буду пить только самую чистую воду, либо умру!" Однако поиски затягивались. Ей пришлось буквально избороздить всю долину вдоль и поперёк. Она снова изнывала от жажды. Часто ей казалось, что всё кончино и она умирает. Но всё тот же голос внутри говорил: "Не останавливайся! Тот кто ищет- тот найдёт!" И она пересиливая себя брела дальше. Однажды, вконец обессилев в очередной раз, она опустилась на землю, понимая что дальше идти у неё уже нет больше сил. Она долго сидела уныло повесив голову. Со слезами отчаяния она подняла глаза к небу и простонала: "Где же ты?" Вдруг, ей что то показалось знакомым. Внутри что то ёкнуло и сердце от волнения забилось очень часто. То место, где она сидела, отдалённо что то напоминало. Она начала внимательно осматриваться, пульс становился всё чаще. Да она узнала это место. Это несомненно было оно, хотя ландшафт и изменился до неузнаваемости. Овечка вскочила на ноги и перебегая от одной кочки к другой вглядывалась в землю. "Это было здесь," пробормотала она, "точно." Но то, что она увидела привело её в замешательство и разочаровоние. Да, это было именно то место. Но сейчас оно не отличалось по своему виду от того, как выглядела и вся почти задохнувшаяся долина. "О-о-о…", простонала овечка- на том месте, где когда то тёк её ручеёк, остались лишь несколько ямок от копыт, заполненные мутной водой, травы не было, а некогда пышный зеленью куст, под которым она когда то уснула, засох на корню. "О-о-о…", снова простонала она. Обессиленная, она опустилась на колени перед несколькими лужицами и слёзы потекли из её глаз.
"Я знал, что ты вернёшься…", донёсся до неё еле слышимый шёпот. Она не поверила своим ушам. Пытаясь ещё некоторое время прислушиваться к любому шороху, она поняла, что действительно ослышалась. "Я в этом никогда не сомневался…" Овечку сотрясло, как если бы её ударило током. Она не ослышалась!? Пульс так сильно застучал в её ушах, что она не расслышала остальных слов; лишь поняла интуитивно, что шёпот исходил от тех маленьких мутных луж. Она моментально распласталась на животе и прильнула к земле, почти касаясь ухом мутной воды. Но не смотря на это, она уже ничего не могла разобрать. Шёпот почти сошёл на нет. "Прости! Прости!", захлёбывалась она рыданиями. "Я не хотела, чтобы так получилось!" Ей казалось, что жизнь остановилась. "Я не осуждаю тебя," шёпот был едва уловим, "я не для того пришёл к тебе однажды. Я пришёл, потому что я люблю тебя." "Я спасу тебя!" одержимо закричала она, "я не могу без тебя больше жить!" Голыми копытами она начала разгребать испражнения, оставшиеся после стада, засохшие и ещё совсем свежие. "Я спасу тебя!… Я спасу тебя!… Я спасу тебя!…", повторяла она. Всю усталость и разбитость как рукой сняло. Овечка работала непокладая копыт. Ей было уже всё равно сколько сил и времени на это придёться потратить. Она забыла про сон, забыла про голод. Забыла обо всём на свете. Теперь до неё дошло, что нет более никакого смысла жить, если она потеряет того, кого она полюбила больше своей жизни.
Пролог
В густых ветвях кустарника заливался соловей. Берега весело журчащего ручейка были аккуратно выложены галькой. Густая, сочная трава с нежными полевыми цветами покрывала расцветший оазис посереди безжизненной от засухи долины. На берегу ручейка, положив голову на переднюю ногу, лежала овечка и с нежностью смотрела на ручеёк.
"А почему," спросила она, "если ты знал всё наперёд, ты не остановил меня тогда, чтобы я осталась с тобой?"
"Понимаешь," спокойно ответил ручеёк, "во- первых, ты не любила бы меня так как сейчас, если бы не побарахталась в грязи и не прошла через то, через что прошла. Во- вторых, для того, чтобы кто то возвращался к жизни, нужно чтобы кто то за него постоянно умирал. А в - третьих,… ты поймёшь это позже."
Овечка откинулась на спину и посмотрела на странно голубое небо.
"Как это всё…", она не успела додумать. Она заснула крепким здоровым сном. Впервые за всё последнее время.
Стефан Кристиан