Насколько я понимаю, детство моей матери было очень счастливым. Она жила в доме напротив своих дедушки и бабушки (Диксонов), и они очень любили её. Вспоминая об этом времени, она говорила: “Там всегда была любовь. Меня не баловали. Просто я доверяла всему, что они говорили”.

Часто её родители уезжали и оставляли её у дедушки с бабушкой Диксонов. Когда ей хотелось спать, она поднималась наверх, в комнату дедушки и говорила: “Деда, эта подушка становится такой тяжелой”. Тогда дедушка вставал, укладывал подушку вокруг стенки кроватки, и качал кроватку, пока мама не засыпала.

“Они жили по тем принципам, которые они проповедовали, — рассказывала мне мама. —Дедушка был старым ветераном Гражданской войны. Когда он ушел на войну, а в своё время он оставил свой дом без прислуги, отпустив на волю всех рабов, у бабушки остались только коровы, куры и то, что она могла вырастить на огороде. Все деньги, которые у неё были, она зарабатывала вязанием носков и чулок на продажу. Её родители (Батлеры) приехали из Вирджинии вместе с другими переселенцами в повозке, запряжённой быками. Бабушке было около трёх лет, когда они приехали в Индиану. Они действительно были Божьими людьми”.

Отец моей матери — Лорэн О. Диксон, вырос в кузнице и на лесопилке. Они принадлежали его отцу. Он был квалифицированным механиком и мог сделать всё что угодно из металла или дерева, но он всегда старался всё сделать так, как нужно. Он мог делать какое- то одно дело весь день, стараясь убедиться в том, что всё получилось правильно, даже если платили ему за это всего пятьдесят центов. Он был из тех людей, которые работают не только для того, чтобы просто зарабатывать деньги, но и для того, чтобы делать всякую работу аккуратно и точно.

Я помню, как просыпался рано утром и слышал, как дедушка Диксон стучит по своей наковальне. Я просил маму разрешить мне спуститься вниз и посмотреть, как он работает, и иногда она мне разрешала. Я наблюдал за тем, как он клал сталь на раскалённые угли. Если он держал железо на углях достаточно долго, и если оно становилось красным, то он мог из этого железа что-нибудь сделать. Я наблюдал за тем, как он брал железо или сталь из кузнечного горна, клал на наковальню и начинал придавать металлу определённую форму. Какая бы форма ни была нужна: круглая или квадратная, он придавал эту форму металлу на наковальне.

Подобным же образом, Бог придает “форму” нашей жизни, вкладывая в неё Свою любовь и доброту. Но прежде нужно, чтобы мы подчинились Ему, и дали Ему обжечь нас в огне, стремясь к той цели, для которой Он нас предназначил. Нас долго нужно обжигать, и, как в кузнечном горне моего дедушки, для этого нужен огонь. Иногда это огонь Божьей любви, на что мы втайне надеемся. Часто это огонь страданий. А порой, это огонь преследований. Но Бог помещает нас в огонь для того, чтобы мы сделались податливыми для исполнения той высокой цели, которую Он для нас предназначил.

Я слушал, как один пастор рассказывал об одном праведном кузнеце, большую часть своей жизни прожившем в страданиях. Люди спрашивали его: “Почему с тобой случается так много несчастий? Почему ты так сильно устаешь? Если Бог так любит тебя, и ты так любишь Бога, то зачем он Тебя так испытывает?”

А он ответил: “Когда я беру щипцы и вытаскиваю из горна раскалённую сталь, я могу сказать, что, когда я положу её на наковальню, она после первого же удара согнется и примет нужную форму. Если она не будет принимать нужную форму, я выброшу её в металлолом. Бог стремится закалить меня, чтобы я легко сгибался, подчиняясь Его планам, и чтобы я не попал в металлолом".

Большинство людей не “закаляется”, они не хотят “сгибаться”, они не хотят, чтобы из них что-то “выковали”. Немногие хотят оставить свои желания и подчиниться плану Божьему. Многие люди, обратившиеся к Иисусу, потом не хотят Ему подчиняться, не желая принимать ту форму, которую они должны принять по Его воле. Они уходят из руки Божьей, пытаясь идти своим собственным путем, строя свои собственные планы и по-своему устраивая свою жизнь. На протяжении столетий лишь немногие поняли, что Божья рука стремится ковать жизнь Его возлюбленных чад и придавать им определенную форму.

О, как хочет Бог очень многое сделать из нас, и как мы Ему в этом мешаем! Очень много есть в человеке такого, что заставляет его думать, что он все-таки может что-то сделать сам по себе. Бог открыл мне, что сами по себе мы сделать ничего не можем, на этом пути мы можем только потерпеть неудачи. Поэтому Он должен Выжигать огнем в нас наши неправильные взгляды и нашу самонадеянность, прежде чем мы начнем понимать, что одни без Него мы обречены на неудачу. Пока мы не захотим быть ничем, Бог едва ли сможет что-нибудь сделать из нас.

Дедушка Диксон умер в 1941 году, когда мне было двадцать пять лет. Не могу вспоминать о нём без слёз, ибо он был замечательным человеком со смиренным духом. Большинство людей, если только они не очищены Святым Духом, временами испытывают чувство ревности, злобы или ярости, когда им не удается что-то сделать по-своему. Но мой дедушка пережил сильные страдания и прошел через такие ситуации, которые разбили бы моё сердце, если бы я через них прошёл, и при этом он не жаловался и не роптал. Помню, как в детстве у него на ферме я вместе с ним перевозил гравий, лущил початки кукурузы и сооружал забор. И никогда он не сердился на меня и не ругал.

Он был одним из тех немногих людей, которые готовы пройти всё новые и новые испытания. Помню, как ему раздробило бедренный сустав, а врачи не сразу поняли, насколько серьёзные повреждения он получил, а когда поняли, было уже поздно. Бедренный сустав сросся неправильно, и потом все время болел, причиняя дедушке боль при каждом шаге. Но когда родилась Джойс Ли, наша первая дочь, и моя жена выздоравливала после родов в доме своих родителей, дедушка Диксон приехал ко мне в Университет Тейлора и помогал мне. Мы жили в маленькой квартирке на верхнем этаже. Он поднимался по лестнице, испытывая сильную боль в больном суставе, и почти никогда об этом не говорил.

Я вспоминаю его со слезами, потому что он был таким человеком, каких мало на земле. Во всех своих путешествиях я очень редко видел людей, подобных ему. Мой отец говорил, что Лорэн О. Диксон и его брат Том духовном в плане были на голову выше всех остальных людей вокруг. “Ах, если бы я лучше понимал своего тестя! Я в то время даже не представлял себе, каким великим человеком он был”.

Очень доброй, мягкой и всем сочувствовавшей женщиной была его сестра, тетя Либб. Она и её муж, дядя Билли, очень любили меня с самого моего рождения. Помню, как дядя Билли учил меня петь старинное духовное песнопение: “Кактомительны и безрадостны часы...” Прошло много лет, но эта песня до сих пор звучит в моем сердце:

Как томительны и безрадостны часы,

Когда Иисуса я больше не вижу.

Прекрасные пейзажи, прекрасные птицы и прекрасные цветы

Уже не привлекают меня.

Летнее солнце кажется тусклым,

И, несмотря ни на что, поля не радуют взор.

Но когда я счастлив в Нем,

Декабрь так же приятен, как и май.

Слова Джона Ньютона, 1725—1807

Бывало, он сидел в своём старом кресле и слушал это песнопение, и слезы капали из его добрых глаз, катились по круглым щекам и падали на колени.

Как я уже говорил, мать моей матери, Элизабет Диксон, была столь же уникальной и одарённой личностью. Семья её родителей происходила из Цинциннати, штат Огайо. Родители её отца, Кларки, были религиозными людьми. Мой дедушка Кларк, искренний и смиренный человек, каждый день трудился на ферме. Бабушка Кларк была сиротой. Её мать умерла, когда она была ещё очень маленькой, и потом её передавали из одной семьи в другую до тех пор, пока на ней не женился дедушка. Она стала мачехой для его шести детей. Элизабет часто чувствовала, что шестеро детей дедушки Кларка любили бабушку Кларк так же, как и её собственные дети. Жизнь её была наполнена нежностью.

Элизабет Кларк-Диксон имела дар ухода за больными. Она ухаживала не только за близкими ей родственниками. Её также приглашали в другие семьи ухаживать за больными. Часто в некоторых семьях вызывали Лиззи ещё до того, как вызывали врача, настолько они доверяли её умению. “Казалось, что она просто знает, что делать”, — говорили о ней. У многих женщин она принимала роды. “Бывало так, что я просыпалась утром и спрашивала, куда она ушла, — рассказывала мне мать. —Я, бывало, встаю, а её нет дома, а потом узнаю, что в таком-то доме родился ребёночек”.

Лиззи обладала способностью приходить в любой дом и брать на себя все заботы. Это не огорчало её. Много лет позже, когда мой отец стал её зятем, он часто говорил: “Если бабушка была в нашем доме, всё было в порядке. Когда она была у нас, я мог ни о чём не беспокоиться. Она была точь в точь, как моя мама”. Элизабет была женщиной верующей, честной и услужливой, она всегда могла разделить чью-то боль или чью-то заботу.

До тех пор, пока не пришла болезнь, от которой Элизабет умерла, она постоянно служила другим людям. Она подметала пол в церкви перед богослужением в среду вечером, когда у неё внезапно начался сильный приступ желчно-каменной болезни. В четверг её увезли в больницу, но операцию сразу не сделали, потому что у неё была высокая температура. Когда, наконец, появилась возможность сделать операцию, врачи уже мало что могли сделать: желчный пузырь уже разорвался.

Боль была очень сильной, но Элизабет никогда не жаловалась. Когда приходил врач и спрашивал, как она себя чувствует, она отвечала: “У вас есть другие пациенты. Не беспокойтесь обо мне”. Врачи и медсестры в больнице просто восхищались её верой и благородством. Один из ведущих хирургов того времени отметил, что он никогда не видел никого, подобного моей бабушке Диксон, потому что она всегда хотела, чтобы он помогал кому-то другому, а не оказывал помощь ей.

Когда Элизабет умирала, моя мать была с ней рядом и держала её за руку. Бабушка была настолько слаба, что едва могла двигать руками, но внезапно она подняла руки и сказала: “О, дитя моё, дитя моё, здесь Иисус!”

Моя мать удивилась и спросила: “Мама, ты видишь Иисуса?" “Да, - ответила она, — также ясно, как я вижу тебя. Он прекрасен! Смотри, там справа вверху. Иисус там! О, есть свет в «Долине Смерти». Я вижу Иисуса, дитя моё! Он чудесен. Теперь я понимаю, почему все земное ничего не значит”. И она сказала моей матери: “Теперь я понимаю, почему ты не захотела работать во всех этих организациях (потому что незадолго до этого моя мать пережила очень необычное общение с Богом, и Он увёл её из нескольких мирских организаций). О, я вижу Иисуса! Он чудесен!"

Когда моя бабушка умирала, ей было дано увидеть Иисуса. Когда видишь Иисуса, всё земное кажется ничтожным. Единственное, что будет важным, это был ли Иисус Христос в твоей жизни на первом месте. А перед смертью Он будет иметь для вас ещё большее значение, чем то, о котором я могу сказать вам сейчас.

И всё-таки, когда я произношу эти слова,— даже когда я произношу эти слова, я знаю, что услышат меня лишь немногие. Когда я проповедую и в смирении изо всех сил-стараюсь донести до людей тот совет, который даёт им Бог, я осознаю, что едва ли кто-нибудь слышит то, что я говорю. Как бы хорошо я ни проповедовал, какой бы сильной ни была моя вера, я могу сказать, когда я проповедую, бесовские силы похищают евангельские истины прямо из умов людей.

Когда заканчивается проповедь или учение, вместо того, чтобы смирить свои сердца, прихожане часто начинают говорить о фермах, автомобилях или про футбол. Вместо того, чтобы сокрушиться и воскликнуть: “О, Господи, я так нуждаюсь в Тебе!”, они говорят о домашних делах, о детях, о работе. Обо всём, что угодно, только не о Божьей воле и не о любви к Иисусу.

Возлюбленные, моё сердце разрывается то в одной, то в другой церкви, и так по всей стране. Мне дороги люди в каждой церкви. Они добры и щедры, они сделают всё для того, чтобы помочь вам, но очень немногие из них имеют в глубине своего сердца истинную суть христианства: самоотречение, крест, доверие и повиновение Богу. На всю церковь, может быть, найдется один человек, а, может быть, два или три, в сердце у которых истинная сущность христианства.

Если бы эти люди, кто мне так дорог, приняли эту истинную сущность христианства, их сердца разбились бы. Они бы горько рыдали. Это действительно так. Сердце моё обливается слезами, когда я вижу, как гибнет этот мир, и как далека церковь от Божьей воли. Иисус сказал: “Блаженны плачущие, ибо они утешатся". Но в некоторых, так называемых церквях, исповедуют как раз противоположное: после того, как проповедует муж Божий, часто раздаётся смех, начинаются разговоры на несерьёзные темы, а вместо того, чтобы плакать слезами покаяния, люди рассказывают анекдоты. “Блажен тот, кто имеет время для веселья и может развеселить людей”.

О, друзья мои! Иисус взывал к людям Своего времени, но почти никто из лидеров церкви не услышал Его. Даже те немногие, которые были ближайшими последователями Иисуса, которые видели, как день за днем происходят чудеса, заснули в тот час, когда Он больше всего в них нуждался.

Иисус показывает мне, что так называемая церковь сегодня в духовном смысле находится в ещё более глубоком сне, чем сон апостолов в Гефсиманском саду. Подумайте об этом! Сегодня практически все церкви спят ещё глубже, чем спали апостолы тогда, когда они были больше всего нужны Иисусу. Я так благодарен своей бабушке за то, что сердце её бодрствовало для жизни во Христе настолько, что ещё здесь на земле, она смогла увидеть Иисуса. Слава Богу!