Для того, чтобы дать четкое представление о природе и ма­нере действия Божьего Духа в этом чудесном Его излиянии, я приведу два конкретных примера. Героем первого примера яв­ляется взрослый человек, молодая женщина, которую звали Абигейл Хатчинсон. Я сосредоточусь на ней, потому что она уже умерла, и поэтому о ней можно будет говорить более сво­бодно, чем о примерах людей, которые живы; хотя, с другой стороны, мне будет труднее предложить вашему вниманию полное и четкое описание ее переживаний, чем я мог бы сде­лать это в отношении кого-то другого. Также невозможно предложить ничего, кроме того, что осталось в памяти ее дру­зей о том, что они слышали от нее, когда она была жива.

Она была из образованной семьи; у неё не было никаких склонностей к восторженности, но скорее к другой крайнос­ти. В этой семье никогда не было привычки выставлять свои переживания напоказ, как не было этого и в её настроении. До своего обращения в веру она, по наблюдениям ее близких, бы­ла сторонницей трезвых и безобидных разговоров и была спо­койным, тихим, замкнутым человеком. Она долгое время стра­дала от телесной немощи, но ее немощь никогда не побуждала ее к тому, чтобы предаваться воображению и фантазиям или погружаться в некую религиозную меланхолию. Она была под воздействием пробуждения едва ли неделю, прежде чем появи­лось явное свидетельство того, что она обратилась в веру ко спасению.

Впервые она пробудилась зимней порой, в понедельник, когда она услышала слова своего брата о необходимости ис­кренне искать возрождающей благодати, а также новости об обращении в веру молодой женщины, о которой говорилось выше, что её обращение в веру весьма повлияло на большинст­во местных молодых людей. Эти новости произвели на нее большое впечатление и возбудили в ней дух зависти к этой мо­лодой женщине, которую она считала весьма недостойной та­кого отличия от других посредством такой милости; но в то же время это побудило ее принять твердое решение приложить все силы к тому, чтобы получить такое же благословение. Размы­шляя о том, какой путь ей избрать, она подумала, что не имеет достаточных знаний принципов религии, чтобы быть способ­ной обратиться в веру, и поэтому решила тщательно исследо­вать Писание, к чему и приступила незамедлительно, начав с самого начала Библии и намереваясь прочесть ее всю. Так она продолжала дочетверга, но затем произошла внезапная пере­мена, ибо ее озабоченность весьма возросла, выразившись в чрезвычайном чувстве собственной греховности, в особенности греховности ее естества и нечестия ее сердца. Это нашло на нее, по ее выражению, словно вспышка молнии, и привело в крайний ужас. После этого она прекратила следовать своему плану чтения Библии и обратилась к Новому Завету, чтобы увидеть, не сможет ли она найти там какое-либо утешение для своей страдающей души.

Она говорила, что ее великий ужас заключался в том, что она согрешила против Бога: ее страдания все более и более уси­ливалось на протяжении трех дней до тех пор, пока она уже не видела ничего перед собой, кроме черноты тьмы, и сама ее плоть трепетала от страха перед Божьим гневом; она удив­лялась и поражалась себе, что была так озабочена своим те­лом и так часто обращалась к врачам за исцелением, но пре­небрегала своей душой. Ее греховность представлялась ей с весьма ужасной стороны, особенно в трех вещах, а именно: в ее первоначальном грехе, в ее грехе ропота на Божье провиде­ние — в слабости и страданиях, которые она испытывала — и в непочтении к родителям , хотя другие смотрели на нее как на пример превосходного почтения. В субботу она настолько сильно была увлечена чтением Библии и других книг, что про­должала это делать, ища чего-то, что принесет ей облегчение, до тех пор, пока ее глаза не начали закрываться, так что она уже не могла различать буквы. Будучи таким образом увлече­на чтением, молитвой и другими религиозными упражнения­ми, она думала о тех словах Христа, где Он предупреждает нас не быть как язычники, которые думают, что в многословии своем будут услышаны, она говорила, что это помогло ей уви­деть, что она уповала на свои собственные молитвы и религиоз­ные действия, но теперь она оказалась в замешательстве и не знала, куда обратиться и где искать облегчения.

Пока ее разум пребывал в таком состоянии, ее сердце, как она говорила, казалось, летело к служителю, чтобы найти там убежище, надеясь, что он сможет дать ей некоторое облегче­ние. В тот же день она пришла к своему брату, имея вид стра­дающего человека, и стала пенять на него, что он не рассказал ей больше о ее греховности, а также искренне спрашивала его, что ей следует делать. В тот день она, казалось, ощущала в се­бе вражду против Библии, что весьма испугало ее. Ее чувство своей крайней греховности продолжало расти с четверга до по­недельника, и она говорила об этом следующее: что, по ее мне­нию, до сих пор она не ощущала вины в грехе Адама, и он ни­как не беспокоил ее, потому что она не принимала активного участия в нем; но теперь она увидела, что виновна в этом гре­хе и совершенноосквернена им; и что даже одного того греха, который она принесла с собою в мир, было вполне достаточно, чтобы осудить ее.

В воскресный день она уже была настолько больна, что ее друзья считали, что ей лучше будет не ходить на публичное по­клонение, хотя ей весьма хотелось это сделать; но когда она ве­чером в воскресенье легла в постель, то приняла решение, что на следующее утро отправится к служителю, надеясь найти там какое-то облегчение. Когда она проснулась в понедельник утром, незадолго до рассвета, она удивилась той легкости и спокойствию, которое ощущала в своем разуме — такого она никогда раньше не испытывала. Когда она размышляла об этом, в ее разуме были следующие слова: Слова Господни — слова чистые, здравие для тела и питание для костей; а за­тем следующие слова: Кровь Христа очищает от всякого гре­ха", они сопровождались живым чувством превосходства Хрис­та и Его достаточности для искупления грехов всего мира. За­тем она подумала о выражении: приятно для глаз видеть солн­це·, эти слова показались ей весьма применимыми к Иисусу Христу. Благодаря этим вещам ее разум был приведен к таким размышлениям и созерцанию Христа, что это наполнило ее весьма великой радостью. Утром она рассказала своему брату о том, что видела (то есть осознавала созерцания верой) Христа прошлой ночью и что она в самом деле думала, что не имела до­статочно знаний, чтобы быть обращенной в веру·, но, как она сказала, Бог может сделать это весьма просто! В понедель­ник она целый день испытывала постоянную приятность в сво­ей душе. Она переживала повторение тех же самых открытий Христа три утра подряд, большей частью одним и тем же обра­зом, просыпаясь незадолго до рассвета; но с каждым днём всё ярче и ярче.

В последний раз, утром в среду, пребывая в наслаждении духовным видом славы и полноты Христа, ее душа исполни­лась страданием за людей, не имеющих Христа, и она предста­вила, насколько жалким является то состояние, в котором они пребывают. Она ощутила сильное побуждение незамедлитель­но отправляться и предупредить грешников и на следующий день предложила своему брату помочь ей в том, чтобы пойти от одного дома к другому; но брат удержал ее, сказав о неуместно­сти такого метода. В тот день она рассказала одной из своих се­стер о том, что любит все человечество, но особенно людей Бо­жьих. Ее сестра спросила, почему она любит всех людей. Она ответила: Потому что их сотворил Бог. Однажды после этого в магазин, где она работала, зашли три человека, о которых ду­мали, что они недавно обратились в веру. Когда она увидела их, заходящих в магазин один за другим, это так повлияло на нее и вызвало в ней такую любовь к ним, что она не выдержа­ла и едва не упала в обморок. Когда они начали говорить о ре­лигиозных вещах, это оказалось больше, нежели она могла вы­нести; они были вынуждены прекратить. Ее очень часто охва­тывали излияния нежных чувств к тем, кого она считала бла­гочестивыми — в разговоре с ними, а иногда даже при одном их виде.

Она имела много чрезвычайных открытий славы Бога и Христа — иногда в отдельных конкретных атрибутах, а иногда во многих. Она рассказывала, что однажды, когда ей на ум пришли четыре слова: МУДРОСТЬ, СПРАВЕДЛИВОСТЬ, БЛАГОСТЬ и ИСТИНА, ее душа исполнилась чувством славы каждого из этих божественных атрибутов, но особенно послед­него. Истина, говорила она, проникла глубже всего\ После то­го как эти слова прошли, стало повторяться: ИСТИНА, ИСТИ­НА! Ее разум был настолько поглощен чувством славы Божьей истины и других совершенств, что, как она говорила, словно ее покидала жизнь, и что она увидела, как легко Бог мог ли­шить ее жизни откровениями о Себе. Вскоре после этого она отправилась на частное религиозное собрание, и ее разум все время был полон чувства и вида славы Бога. Когда собрание за­кончилось, кто-то спросил ее о том, что она пережила, и она на­чала рассказывать, но когда она рассказывала, это оживило в ней такие чувства, что силы оставили ее, и людям пришлось взять ее и уложить на кровать. После этого она была весьма по­ражена и возрадовалась со словами: Достоин Агнец заклан­ный!

На протяжении нескольких дней она испытывала приятное чувство превосходства и любезности Христа в Его кротости, что постоянно побуждало ее повторять следующие слова, кото­рые были приятны для нее: КРОТОК И СМИРЕН СЕРДЦЕМ, КРОТОК И СМИРЕН СЕРДЦЕМ. Однажды она рассказала од­ной из своих сестер о том, что проводила целые дни и целые но­чи, постоянно созерцая славу Бога и Христа, наслаждаясь на­столько, насколько могла выдержать ее жизнь. Однажды, когда ее брат говорил о жертвенной любви Христа, она сказала ему, что настолько явно ощущала это, что простое упоминание об этом могло оказаться выше ее сил.

Однажды, придя ко мне, она сказала, что в такое-то и такое- то время она думала, что в такой мере видела Бога и испытыва­ла столько радости и удовольствия,насколько это было возмож­но в этой жизни; и все же после этого Бог открыл Себя еще бо­лее явно. Она видела те же самые вещи, что и раньше, но более явно и намного более превосходным и прекрасным образом и бы­ла исполнена превосходнейшей приятности. Она также расска­зывала мне о том чувстве славы Христа и Бога в Его различных атрибутах, которое она испытывала изо дня в день, что мне по­казалось, будто она в течение нескольких дней пребывала в не­коем блаженном виденииБога. Я думал, что она имела с ним на­столько непосредственные отношения, насколько их имеет ребе­нок с отцом. В то же самое время она казалась наиболее отдален­ной от какой-либо высокой мысли о себе и о своей собственной достаточности, но была подобна маленькому ребенку и выража­ла великое желание быть наставляемой, говоря мне, что очень часто хотела прийти ко мне за наставлением и хотела бы жить в моем доме, чтобы я постоянно наставлял её.

Она часто выражала чувство восхищения славой Божьей, являющейся в деревьях, в растениях, на полях и в других де­лах рук Божьих. Она сказала своей сестре, которая жила неда­леко от центра города, что однажды думала, как приятно жить в центре, но теперь, говорила она, я думаю, что намного при­ятнее сидеть и смотреть, как ветер качает деревья и созер­цать на природе то, что сотворил Бог. Иногда она чувствова­ла сильное воздействие Духа Божьего на ее душу, когда читала Писание, и выражала свое ощущение той или иной истины и ее божественности. Иногда она появлялась с приятной улыбкой на лице, а однажды, когда ее сестра заметила это и спросила, почему она улыбается, она ответила: Я до краев полна внут­реннего приятного чувства. Она часто говорила о том, как хо­рошо и приятно было лежать ниц перед Богом, и чем унижен­ней (говорила она), тем лучше\ И что было приятно думать о том, чтобы лежать в прахе все дни своей жизни, оплакивая грех. Она обыкновенно демонстрировала большое чувство сво­ей собственной униженности и зависимости. Она часто выра­жала крайнее сострадание и полную жалости любовь, которые испытывала в своем сердце по отношению к людям, живущим без Христа. Иногда это было так сильно, что когда она прохо­дила мимо таких людей на улице или думала, что это такие лю­ди, вид их просто поражал ее. Однажды она сказала, что хоте­ла бы, чтобы весь мир был спасен·, она хотела привлечь их всех к себе и не могла вынести мысли о том, что хотя бы один про­падет.

Она испытывала сильное желание умереть, чтобы быть с Христом, которое возрастало до тех пор, пока она не стала ду­мать, что не умеет быть терпеливой и ожидать Божьего време­ни. Но однажды, когда она испытывала эти чувства, она поду­мала о себе: Если я хочу умереть, почему я обращаюсь к вра­чам? На основании этого она заключила, что ее стремления к смерти не были должным образом урегулированы. После этого она часто задавала себе вопрос, что она хочет выбрать — жить или умереть, быть больной или быть здоровой и обнаружива­ла, что не могла дать четкого ответа, пока наконец не нашла в себе силы сказать следующие слова: Я готова жить и готова умереть; готова быть больной и готова быть здоровой; весьма готова принять все, что Бог наведет на меня! Потом, гово­рила она, я почувствовала себя совершенно свободно, в полном подчинении воле Божьей. Затем она много сокрушалась, что была настолько страстной в своих стремлениях к смерти, что это свидетельствовало о недостатке у нее такой покорности Бо­гу, как должно было быть. С того времени она продолжала пре­бывать в этом покорном состоянии до самой смерти.

После этого ее болезнь усилилась; однажды, после того как она провела большую часть ночи в сильной боли, она просну­лась после короткого сна со следующими словами в сердце и на устах: Я готова страдать ради Христа, я готова все тратить и отдать себя ради Христа; я готова отдать мою жизнь — да­же саму жизнь — ради Христа! И хотя она отличалась удиви­тельной покорностью в отношении жизни и смерти, мысли о смерти были весьма приятны для нее. Однажды, когда ее брат читал из Книги Иова о червях, питающихся мертвым телом, у нее появилась довольная улыбка; когда ее спросили об этом, она сказала, что ей было приятно думать осебе в подобных об­стоятельствах. В другой раз, когда ее брат упомянул о сущест­вующей опасности того, что преследовавшая ее болезнь может стать причиной ее смерти, это буквально переполнило ее радос­тью. В другой раз, когда она встретила группу людей, шедших за телом к могиле, она сказала, что ей было приятно думать, что через некоторое время так же пойдут и за ней.

Ее болезнь в последней своей стадии была большей частью сосредоточена в ее горле; находившаяся внутри опухоль пере­жимала гортань, так что она могла глотать только совершенно жидкую пищу, и то совсем понемногу, с сильными и долгими страданиями. То, что она принимала, выходило у нее через нос, так что в конце концов она вообще не могла ничего есть. У нее был зверский аппетит; она говорила своей сестре, когда разговаривала с ней о своих обстоятельствах, что даже самый плохой кусок был бы ей приятен; но все же, когда она не могла ничего проглотить, то казалась совершенно спокойной в этом отношении, словно у нее вообще не было аппетита. Другие лю­ди были весьма тронуты тем, что ей приходилось переживать, и исполнялись восхищения при виде ее беспримерного терпе­ния. Однажды, когда она тщетно старалась проглотить малую толику чего-то жидкого и весьма устала от этого, она посмотре­ла с улыбкой на свою сестру и сказала: О, сестра, это для мое­го блага! В другой раз, когда ее сестра рассказывала о том, что она переживала, она сказала ей, что жила на небесах на земле из-за всего этого. Иногда, переживая крайние страдания, она говорила своей сестре: Хорошо, что это так! Сестра однажды спросила ее, почему она так говорит: Почему? — ответила она, — потому что так устроил Бог; лучше всего, когда Бог устраивает все; мне это кажется самым лучшим. Когда ее подводили от постели к двери, она, казалось, была поражена видом снаружи как являющим славу Того, кто сотворил все это. Лежа на смертном одре, она часто говорила следующие слова: Бог мой друг! А. однажды, посмотрев с улыбкой на свою сестру, она сказала: О, сестра, как это хорошо! Как приятно и мило размышлять и думать о небесном!, и использовала этот аргумент для того, чтобы убедить свою сестру весьма углу­биться в подобные размышления.

Находясь на смертном одре, она выражала горячее жела­ние, чтобы люди, находившиеся в своем привычном состоянии, обратились в веру, а благочестивые больше видели и познава­ли Бога. А когда те, кто смотрел на себя как на пребывающих без Христа, приходили посетить ее, она весьма исполнялась со­страдания и любви. Была одна женщина, которая пребывала в великой озабоченности состоянием своей души и время от вре­мени приходила повидаться с ней, так что она хотела, чтобы ее сестра убедила ее больше не приходить, поскольку ее вид вы­зывал у нее такое сострадание, что оно пересиливало ее приро­ду. В ту неделю, когда она умерла, когда она пребывала в стра­даниях своего тела, некоторые из ее близких, пришедшие на­вестить ее, спросили, готова ли она умереть. Она ответила, что была готова как жить, так и умереть; она была готова жить с болью; она была готова жить так всегда, если на то была во­ля Божья. Она желала того, чего желал Бог. Ее спросили, гото­ва ли она умереть в ту ночь. Она ответила, что да, если такова будет воля Божья. Она, казалось, говорила, находясь в совер­шенном присутствии духа, и с таким бодрым и радостным ви­дом, что они исполнились восхищения.

Она была очень слаба долгое время перед тем, как умерла, истощаясь от голода и жажды, так что ее плоть словно высох­ла на костях; поэтому она могла говорить совсем немного и да­вала понять свои мысли во многом знаками. Она говорила, что у нее было столько тем для разговора, что она могла бы гово­рить все время, если бы только у нее были силы. За несколько дней до ее смерти некто спросил ее, осталась ли она в своей верности? Не боялась ли она смерти? На это она ответила, что ни в коей мере не испытывает страха смерти. Ее спросили, по­чему она так уверена? Она ответила: Если я скажу иначе, то буду противоречить тому, что знаю. В самом деле, - сказала она, - есть темный вход, который выглядит темным, но с другой стороны там появляется такой яркий свет, что я не могу бояться!Незадолго до своей смерти она сказала, что рань­ше она боялась того, как ей придется встретиться со смер­тью; но, сказала она, Бог показал мне, что Он может облег­чить великую боль. За несколько дней до своей смерти она не могла говорить и только отвечала «да» или «нет» на вопросы, которые ей задавали. Она, казалось, умирала на протяжении трех дней. Однако она, похоже, продолжала пребывать в вос­хитительно приятном состоянии души, беспрерывно, до по­следнего, и умерла как человек, который заснул, без какой-либо борьбы, около полудня в пятницу, 27 июня 1735 года.

Она долгое время была слаба и часто страдала от сильной боли, но умерла она главным образом от голода. То, что она так часто лишалась сил и падала в обморок от нежных чувств, без сомнения, отчасти было вызвано ее физической слабостью, но все же истина заключалась в том, что она видела больше благодати и больше откровений Бога и Христа, чем могла перенести в своем слабом состоянии. Она хотела быть там, где сильная благодать могла иметь больше свободы и быть неотягощенной немощным телом; там она хотела быть, и там она, без сомнения, находится сейчас. Среди нас ее воспринимали как весьма выдающийся пример христианского опыта, но то, что я рассказал о ней, является всего лишь отрывочным и несовершенным повествованием. Ее особенность проявилась бы гораздо сильнее, если бы ее переживания были изложены полностью, как она обычно выражала и проявляла их, когда была жива. Однажды я прочел это повествование ее набожным соседям, которые были знакомы с ней, и они в связи с этим сказали, что этот образ весьма уступал ее жизни; в частности, что он весьма недостаточно отображал ее смирение и восхитительное унижение сердца, которые всегда были видны в ней. Но благословен Бог, есть много живых примеров весьма похожей природы, а в некоторых случаях не менее чрезвычайных.

Теперь я перехожу к другому примеру, а именно ребенка, о котором я упоминал прежде. Ее зовут Фиби Бартлет*,  она дочь Уильяма Бартлета. Я передам это повествование так, как услышал его из уст ее родителей, в чьей правдивости не сомневается никто из знающих их.

*Она была рождена свыше в марте 1739 года и сохраняла характер ис­тинной христианки.

Она родилась в марте 1731 года. Примерно в конце апреля или в начале мая 1735 года на нее весьма сильно повлияли раз­говоры ее брата, который обратился в веру немногим раньше, будучи в возрасте около одиннадцати лет, и затем серьезно го­ворил с ней о великих вопросах религии. В то время ее родите­ли не знали об этом и в своих советах детям обычно не сосредо­тачивались на ней, поскольку она была совсем маленькой и, по их мнению, неспособной понять это. Но после того как ее брат поговорил с ней, они заметили, что она весьма внимательно слушала советы, которые они давали другим детям; также они заметили, что она постоянно, по нескольку раз в день, уединя­лась, как они решили, для тайной молитвы. Она все больше и больше увлекалась религией, и все больше времени проводила в своей комнате. Дошло до того, что она стала уходить в нее по пять или шесть раз в день и была так увлечена этим, что ничто не могло отвлечь ее от проведения этого времени в своей комна­те. Ее мать часто наблюдала за ней, когда происходило что-то, что, по ее мнению, с наибольшей вероятностью должно было отвлечь ее — либо вывести из этих размышлений, либо еще как-то привлечь ее внимание, но никогда не замечала, чтобы девочка поддалась на это. Она упоминала о некоторых весьма удивительных случаях.

Однажды она сама заговорила о своих безуспешных попыт­ках найти Бога или о чем-то в этом роде. Но в четверг, в по­следний день июля, примерно в середине дня, когда ребенок был в своей комнате, где она обычно уединялась, ее мать услы­шала, как она говорила вслух. Это было необычным, посколь­ку за ней никогда раньше такого не замечалось. Ее голос казал­ся голосом человека весьма увлеченного и неотступного, но ее мать могла различить только следующие слова, произносимые в детской манере, но с чрезвычайной искренностью и в страда­нии души: Прошу, благословенный Господь, дай мне спасение! Я прошу и умоляю, прости все мои грехи!Закончив молиться, девочка вышла из своей комнаты, села рядом с матерью и громко заплакала. Ее мать весьма искренне несколько раз спрашивала ее, в чем дело, прежде чем та смогла дать какой- либо ответ; она продолжала плакать и содрогаться, как чело­век, испытывающий терзания духа. Затем мать спросила ее, боится ли она, что Бог не даст ей спасения, на что она ответи­ла: Да, я боюсь, что попаду в ад! Затем мать постаралась успо­коить ее, сказав ей, что она не должна плакать, должна быть хорошей девочкой и молиться каждый день, и она надеется, что Бог даст ей спасение. Но это совершенно ее не успокоило; она продолжала плакать еще некоторое время, пока вдруг не перестала плакать и не начала улыбаться, а затем сказала с улыбкой на лице: Матушка, Царство Небесное пришло ко мне! Ее мать была удивлена такой внезапной переменой и ее речью, и не знала, как поступать, но сначала ничего ей не ска­зала. Девочка снова заговорила: Вот еще... и вот еще, уже три...; когда ее спросили, что она имела в виду, она ответила: Одно — это «Да будет воля Твоя», а другое — «Наслаждайся Им всегда»; из этого можно сделать вывод, что, когда девочка сказала «уже три», она имела в виду три отрывка из ее катехи­зиса, которые пришли ей на ум.

Сказав это, девочка снова вернулась в свою комнату, а ее мать отправилась в комнату ее брата, которая располагалась по соседству; когда же она вышла, то девочка, которая уже вы­шла из своей комнаты, встретила свою мать с радостными сло­вами: Теперь я нашла Бога!, подразумевая то, на что она преж­де жаловалась, что не могла найти Его. Затем девочка сказала: Я люблю Бога! Ее мать спросила, насколько сильно она любит Бога и любит ли она Бога сильнее, чем своих отца и мать. Де­вочка ответила: Да. Тогда мать спросила, любит ли она Бога сильнее, чем свою младшую сестру Рейчел. Она ответила: Да, сильнее всех! Затем ее старшая сестра, в связи с ее словами о том, что она теперь нашла Бога, спросила ее, где она могла найти Его. Она ответила: На небесах. Как, спросила она, раз­ве ты была на небесах? Нет,ответила девочка. На основании этого можно предположить, что это не было плодом воображе­ния или чем-то увиденным физическими глазами, что она на­звала Богом, когда сказала: Теперь я нашла Бога. Мать спроси­ла ее, боится ли она попасть в ад, и не из-за этого ли она пла­кала. Она ответила: Да, я боялась, но теперь я не буду бояться. Ее мать спросила, думает ли она, что Бог даровал ей спасение, и она ответила: Да. Мать спросила: Когда? Она ответила: Сего­дня. Всю вторую половину того дня она пребывала в великой радости и веселье. Один из соседей спросил ее, как она себя чувствует. Она ответила: Я чувствую себя лучше, чем раньше.

Сосед спросил, почему она чувствует себя лучше. Она сказала: Это сделал Бог. В тот вечер, лежа в постели, она позвала к се­бе одного из своих маленьких двоюродных братьев, который находился в комнате, желая что-то сказать ему; когда он подо­шел, она сказала ему, что небеса лучше земли. На следующий день мать спросила ее,для чего Бог сотворил ее. Она ответила: Чтобы служить Ему, и добавила: Все люди должны служить Богу и знать Христа.

В тот же самый день старшие дети, вернувшись домой из школы, были весьма изумлены чрезвычайной переменой, ко­торая произошла с Фиби. Когда ее сестра Абигейлстояла ря­дом, ее мать воспользовалась случаем, чтобы посоветовать ей лучше использовать свое время сейчас, чтобы готовиться к иному миру. При этом Фибиразрыдалась и воскликнула: Бед­няжка Набби! Ее мать сказала ей, что не стоит плакать, что она надеется, что Бог дарует Набби спасение; но это не успоко­ило ее, и она продолжала еще какое-то время рыдать. Когда она почти успокоилась, рядом с ней находилась ее сестра Юнис, и она снова разрыдалась, воскликнув: Бедняжка Юнис!,и стала сильно плакать; а когда почти перестала, то по­шла в другую комнату, где увидела свою сестру Наоми и снова разрыдалась, восклицая: Бедняжка Эми\ Ее мать была пора­жена таким поведением ребенка и не знала, что ей сказать. Че­рез некоторое время пришел кто-то из соседей и спросил ее, из- за чего она плакала. Сначала она не хотела говорить о причи­не, но мать сказала ей, что она может рассказать этому челове­ку, потому что он дал ей яблоко; тогда она сказала, что плака­ла, потому что боялась, что они пойдут в ад.

Вечером к ним пришел некий служитель, который время от времени бывал в городе, и он беседовал с ней о религиозных ве­щах. После того как он уехал, она села, склонившись за сто­лом, и у нее из глаз катились слезы; когда ее спросили, из-за чего она плачет, она сказала: Из-за того, что думала о Боге. На следующий день (это была суббота) она провела большую часть дня под сильным впечатлением, четыре раза плакала и, казалось, пыталась успокоиться и скрыть свои слезы, а также совсем не хотела говорить об этом. В воскресенье ее спросили, верит ли она в Бога; она ответила: Да. Когда ей сказали, что Христос был Сыном Божьим, она с уверенностью ответила: Я знаю.

С этого времени в этом ребенке постоянно происходили уди­вительные перемены. Она весьма строго вела себя в воскресенье и, казалось, ждала, когда придет воскресный день. Часто в те­чение недели она спрашивала, сколько еще осталось до воскре­сенья, так что ей нужно было пересчитать все дни, чтобы она ус­покоилась. Она любит Божий дом и ей нравится ходить туда. Мать однажды спросила ее, почему она так настроена туда хо­дить? Не для того ли, чтобы увидеть там хороших людей? Она ответила: Нет, для того чтобы слушать, как проповедует г-н Эдварде. Когда она находится в месте поклонения, она весьма далека от того, чтобы проводить там свое время так, как это обычно делают дети ее возраста, но проявляет внимание, весь­ма чрезвычайное для такого ребенка. Она также проявляет сильное желание при всякой возможности посещать частные религиозные собрания, тихо и внимательно ведет себя дома во время молитвы и кажется особенно тронутой во время семей­ной молитвы. Она, похоже, очень любит слушать религиозные беседы. Когда я однажды находился там с несколькими чужи­ми людьми и заговорил с ней о чем-то религиозном, она показа­лась мне внимательной более обычного; когда мы уходили, она посмотрела нам вслед с большой печалью и сказала: Я бы хоте­ла, чтобы они снова пришли. Ее мать спросила: Почему? Она ответила: Я люблю слушать, как они разговаривают.

Она, похоже, в большой степени имеет страх Божий и чрез­вычайно боится согрешить против Него; ее мать упоминала о следующем удивительном примере этого. Однажды в августе прошлого года она отправилась с несколькими детьми постар­ше рвать сливы на соседском участке, не видя никакого вреда в том, что она делала; но когда она принесла часть слив домой, ее мать мягко пожурила ее и сказала, что она не должна брать сливы без разрешения, потому что это грех; Бог заповедал ей не воровать. Девочка оказалась весьма удивленной этим, раз­рыдалась и воскликнула: Я не буду есть эти сливы!, а затем повернулась к своей сестре Юнис и с сильным чувством сказа­ла ей: Зачем ты позвала меня пойти к этой сливе? Я бы не по­шла туда, если бы ты меня не позвала. Другие дети не выгля­дели настолько тронутыми или озабоченными, но Фиби была безутешна. Мать сказала ей, что она может пойти и спросить разрешения, и тогда есть эти сливы для нее не будет грехом, и послала одну из девочек сделать это; когда она вернулась, мать сказала Фиби, что хозяин дал разрешение, и теперь она может есть эти сливы и это не будет воровством. Это ненадолго успо­коило ее, но затем она снова разрыдалась. Мать спросила ее, почему она снова расплакалась? Почему она плакала сейчас, после того как они спросили разрешения? Что же беспокоило ее теперь? Так она спрашивала весьма искренне несколько раз, прежде чем девочка ответила. В конце концов, она сказала: По­тому что, потому что это был грех. Она проплакала еще дол­гое время, а затем сказала, что больше не пойдет туда, даже ес­ли бы Юнис просила ее сто раз·, и сохраняла свое отвращение к этому плоду на протяжении значительного периода времени, помня о своем прошлом грехе.

Иногда она кажется весьма впечатленной и восхищенной текстами Писания, которые приходят ей на ум. В частности, в начале ноября ей на ум пришел текст из Откровения 3:20: «Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему, и буду вечерять с ним, и он со Мною». Она рассказала об этом своим родственникам с большой радостью, с улыбкой на лице и возвышенным голосом; затем она пошла в другую комнату, и ее мать услышала, что там она весьма ис­кренне рассказывала об этом детям; в частности, она слышала, как девочка говорила им три или четыре раза с чувством вели­кой радости и восхищения:Представляете, вечерять с Богом! Однажды в середине зимы, очень поздно ночью, когда все уже легли спать, ее мать заметила, что она не спит, и спросила ее, в чем дело. Девочка ответила тихим голосом, так что мать не расслышала, что она сказала; но, подумав, что это могло быть вызвано каким-либо духовным чувством, больше ничего ей не сказала, однако заметила, что девочка лежала в таком же со­стоянии и не спала еще продолжительное время. Наутро мать спросила ее, не плакала ли она прошлой ночью. Девочка отве­тила Да, я плакала немного, потому что думала о Боге и Хри­сте, и что они любят меня. Мать спросила ее, неужели мысли о том, что Бог и Христос любят ее, заставили ее плакать? Она ответила: Да, так бывает иногда.

Она часто демонстрировала большую озабоченность благом душ других людей, и люди часто замечали, как она что-то про­чувствованно советовала другим детям. Однажды, где-то в кон­це сентября прошлого года, когда она и еще несколько других детей были в комнате сами и лущили индейскую кукурузу, че­рез какое-то время девочка вышла и села у огня. Ее мать заме­тила, что она выглядела более обычного серьезной и задумчи­вой; в конце концов она нарушила молчание и сказала: я раз­говаривала с Набби и Юнис. Мать спросила ее, что она им ска­зала. Она ответила: Я сказала им, что они должны молиться и готовиться к смерти·, что им осталосьсовсем немного жить в этом мире, и что они должны быть всегда готовы. Когда Набби вышла, мать спросила ее, это ли им говорила Фиби. Да, ответила та, она говорила это и еще многое другое. Во всякое время эта девочка пользовалась возможностью поговорить с другими детьми о больших переживаниях за их души, и это весьма касалось их. Однажды она неотступно просила свою мать разрешить ей пойти помолиться со своей сестрой Наоми·, мать пыталась отказать ей, но та тянула ее за рукав, и каза­лось, ее ничто не остановит. В конце концов мать сказала ей, что Эми должна пойти и помолиться сама; Но она не пойдет, возразила девочка, и искренне настаивала и умоляла свою мать разрешить ей пойти вместе с сестрой.

Она обнаружила необычную степень духа благотворитель­ности, особенно в следующем случае. Один бедняк, живущий в лесу, недавно лишился коровы, на которую весьма полагалась его семья; будучи в их доме, он рассказывал о своей беде и о тех нуждах и трудностях, которые им приходится переживать из- за этого. Она внимательно слушала его, и это сильно возбудило в ней сострадание. Внимательно послушав его некоторое вре­мя, она пошла к своему отцу, который был в мастерской, и ста­ла просить его подарить этому человеку корову. Она говорила, что у бедного человека нет коровы! Что охотники или кто-то еще убили его корову! И упрашивала отца подарить этому чело­веку одну из их коров. Отец ответил ей, что они не могут по­жертвовать одну из своих коров. Тогда она стала упрашивать его позволить этому человеку и его семье жить у них в доме, и говорила еще много подобного, проявив в этом сострадание к бедным.

Она демонстрировала большую любовь к своему служите­лю, в частности, когда я вернулся из долгой поездки, предпри­нятой прошлой осенью ради укрепления здоровья. Когда она узнала об этом, то весьма обрадовалась этой новости и расска­зала об этом детям возвышенным голосом, словно самые радо­стные вести, повторяя снова и снова: Г-н Эдвардс вернулся! Г-н Эдвардс вернулся! Она до сих пор продолжает постоянно про­водить время в тайной молитве, насколько это удается заме­тить, потому что она, будучи замкнутым ребенком, совершен­но не хочет, чтобы другие замечали, когда она уединяется. Каждый вечер, перед тем как лечь спать, она цитирует катехи­зис и не пропускает этого ни по какой причине. Она никогда не забывала об этом, кроме одного раза, когда она, уже лежа в по­стели, подумала об этом и воскликнула в слезах: Я не почита­ла свой катехизис! Она не могла успокоиться до тех пор, пока ее мать не попросила ее прочитать катехизис, лежа в постели. Она иногда, кажется, пребывает в сомнениях относительно со­стояния своей души, и когда ее спрашивают, считает ли она се­бя подготовленной к смерти, говорит об этом с сомнением. В другие моменты она, похоже, не испытывает никаких сомне­ний, а когда ее спрашивают, она без колебаний отвечает: Да.

В первой части этого великого Божьего действия среди нас, прежде чем оно достигло своей высшей точки, мы, казалось, ощущали на себе чудную улыбку и благословения. Сатана был необычайно потеснен; люди, которые прежде были под­вержены меланхолии, словно пробудились от нее; а те, кто был связан необычайными искушениями, чудесным образом были освобождены. Кроме того, это было самым замечательным вре­менем здоровья, которое я знал с тех пор, как приехал в этот город. Обычно каждое воскресенье у нас бывает несколько за­писок о больных людях, но теперь на протяжении нескольких воскресений подряд у нас не было ни одной. Однако затем си­туация стала меняться.

Когда это действие Божье, казалось, достигло своей выс­шей точки, один бедный слабый человек, житель города, пере­живая сильное духовное беспокойство, был подвигнут неисто­выми искушениями на то, чтобы перерезать себе горло, и по­пытался это сделать, но не преуспел в этом. После этого он про­должительное время пребывал весьма погруженный в мелан­холию, но теперь уже долгое время как получил избавление, когда свет лица Божьего осиял его, и он выражал большое чув­ство собственного греха в том, что настолько поддался искуше­нию; теперь в нем присутствуют все признаки того, что он стал объектом спасительной милости.

В конце мая стало весьма заметно, что Дух Божий посте­пенно удаляется от нас, и затем сатана, казалось, получил большую свободу и стал страшно неистовствовать. Первый случай, когда это проявилось, произошел с человеком, кото­рый покончил с собой, перерезав себе горло. Он был джентль­меном более чем среднего понимания, строгих нравственных правил, религиозным в своем поведении, полезным и почтен­ным человеком в городе; но он был родом из семьи, весьма склонной к меланхолии, и его мать погибла от нее. С самого на­чала этого чрезвычайного времени он был весьма обеспокоен состоянием своей души, и в его переживаниях, казалось, было много обнадеживающего; однако он не смел лелеять никакой надежды на свое доброе состояние. К концу своей жизни он стал весьма разочарованным, и меланхолия все больше охва­тывала его, пока он не оказался совершенно под ее властью и в большой мере потерял способность принимать советы или при­слушиваться к рассуждениям. Дьявол воспользовался этим преимуществом и привел его к отчаянным мыслям. Он не спал по ночам, размышляя об ужасах, так что на протяжении дол­гого времени вообще не спал; в конце концов, стало заметно, что он был уже неспособен вести свои обычные дела и по за­ключению коронера был признан невменяемым. Новости об этом поразили умы здешних людей. После этого многие люди в этом и других городах словно почувствовали настоятельное по­буждение сделать то же самое, что сделал этот человек. Мно­гие, которые, казалось, не были подвержены никакой мелан­холии, некоторые набожные люди, не имевшие никакой тьмы или сомнений о благости своего состояния и не находившиеся в каких-либо особенных проблемах или мысленной озабочен­ности о чем-то духовном или преходящем, почувствовали по­буждение, словно кто-то говорил им: Перережь себе горло, сей­час хорошая возможность. Сейчас! Сейчас! Хотя у них не было никаких причин делать это, им пришлось сражаться изо всех сил, чтобы противостать этому.

Примерно в то же время произошли два удивительных слу­чая того, как люди отошли, будучи уведены прочь странными восторженными заблуждениями: один вСаффилде, а другой в Южном Хэдли. Случай, наделавший более всего шума в окре­стности, был связан с поведением человека в Южном Хэдли. Его заблуждение заключалось в том, что он считал, что полу­чил божественное наставление направить бедного человека, находившегося в меланхолии и отчаянных обстоятельствах, сказать определенные слова в молитве к Богу, как записано в Псалме 114:4, ради собственного успокоения. Этот человек считается набожным человеком. Я видел это его заблуждение, имел с ним знакомство и верю, что никто из имевших с ним та­кое знакомство не стал бы сомневаться в его набожности. Он подробно рассказал мне о том, каким образом он был введен в заблуждение, но этот рассказ слишком длинен, чтобы встав­лять его сюда. Если говорить вкратце, то он весьма возрадовал­ся и был возвышен тем чрезвычайным действием, которое про­исходило в этой части страны; у него было мнение, что это бы­ло начало славных времен Церкви, о которых говорится в Пи­сании. Он читал это как мнение некоторых священнослужите­лей, что многие люди в эти времена будут наделены чрезвы­чайными дарами Святого Духа, и принял эту мысль, хотя по­началу не имел никаких сомнений в том, что такие дары не бу­дут даваться никому, кроме служителей. Однако с тех пор он весьма сокрушается о том позоре, который он нанес Богу, и той ране, которую он этим нанес религии, и пал ниц перед Богом и людьми за это.

После этого случаи обращения в веру были редки здесь в сравнении с тем, сколько их было до того, хотя вышеупомяну­тый удивительный случай с ребенком произошел после этого. Вскоре стало весьма заметно, что Дух Божий удаляется из всех частей окрестности, хотя мы слышали о действиях, происхо­дивших в некоторых местахКоннектикута, и что там это про­должается даже до сего дня. Но религия оставалась здесь, и, я верю, и в некоторых других местах, главной темой разговоров еще на протяжении нескольких месяцев. Были некоторые слу­чаи, в которых Божье действие казалось возрождающимся, и мы были готовы надеяться, что все возобновится; однако по большей части имел место постепенный упадок этого общего живого духа в религии, который был до этого. Затем произош­ли события, которые отвлекли умы людей и направили их раз­говоры больше на другие темы; в частности, приезд его превос­ходительства губернатора и комитета генерального суда по вопросу договора с индейцами. Потом — Спрингфилдский спор; а после этого наши люди в этом городе были заняты стро­ительством нового здания для собраний. Можно было бы упо­мянуть еще несколько других случаев, которые, казалось, имели такое действие. Но что касается тех, кого считали обра­тившимися в веру в это время, то в них, по всей видимости, произошли радикальные перемены. Я имел особое знакомство со многими из них и они большей частью кажутся людьми, ко­торые имеют новое восприятие вещей, новые ощущения и взгляды на Бога, на божественные атрибуты Иисуса Христа и на великое значение Евангелия. Они имеют новое ощущение истины, и это влияет на них обновляюще; это весьма далеко от того состояния, в котором они были раньше, и они не могут возродить чувство этих вещей, когда им захочется. Их сердца часто бывают тронуты и часто исполняются новой приятнос­тью и милостью; они чувствуют горение сердца, которое они никогда не испытывали ранее; иногда это даже вызывается од­ним только упоминанием имени Христа или какого-то из бо­жественных совершенств. У них есть новые желания, новое дыхание и стремления сердца, и воздыхания неизреченные. В них проявляется новые внутреннее напряжение и борьба ду­ши, стремящейся к небесам и святости.

Некоторые, кто раньше были весьма резкими в своем тем­пераменте и манерах, удивительным образом смягчились и умилились. Души некоторых сверхъестественно наполнялись и переполнялись светом, любовью и утешением еще спустя долгое время после того, как действие Божье перестало удиви­тельным образом производиться повсеместно; а некоторые имели намного большие переживания такого рода, чем рань­ше. В городе до сих пор идут религиозные разговоры среди мо­лодых и старых; религиозный настрой, похоже, продолжает пребывать среди наших людей, выражаясь в том, что они час­то проводят частные религиозные собрания; самые разные лю­ди сообща поклоняются Богу на этих собраниях, по вечерам в воскресенье и вечером после нашей публичной лекции. Мно­гие дети в городе до сих пор продолжают собираться на свои встречи. Я не знаю ни одного молодого человека в городе, кото­рый бы вернулся к прежним путям распущенности и сумас­бродства в той или иной мере; мы остаемся измененными людьми, Бог явно сделал нас новым народом.

Я не могу сказать, что не было ни одного случая, когда лю­ди вели себя недостойно; я также не настолько тщеславен, что­бы полагать, что мы никогда не ошибались в своих добрых мнениях о людях или что среди нас не было никого, кто при­творялся овцой, но на самом деле был волком в овечьей шкуре и кто рано или поздно обнаружит себя по своим плодам. Мы не настолько чисты, чтобы не иметь повода смиряться и не сты­диться того, что мы настолько нечисты·, мы не настолько рели­гиозны, чтобы те, кто ожидает, когда мы споткнемся, не могли увидеть в нас ничего, что могли бы использовать, чтобы опоро­чить нас и религию. Однако в основном происходило великое и чудесное действие по обращению в веру и освящению местных людей; и они со всем должным уважением относились к тем, кто был благословлен Богом быть инструментами этого. И ста­рые, и молодые проявили стремление прислушаться не только к моим советам, но даже к моим обличениям с кафедры.

Большая часть окрестности не приняла самые благоприят­ные мысли об этом деле, и до сего дня многие хранят предвзя­тое отношение к этому. У меня есть причины думать, что собы­тия, происходящие в этом городе, предвзято настроили многих людей, и это не кажется мне странным. Однако проявления ве­ликого действия Божьего аналогичны подобным проявлениям в других местах. Во многих аспектах Бог так устроил манеру этого действия, чтобы весьма заметно и удивительно показать, что это Его собственное особенное и непосредственное дейст­вие, и чтобы воздать всю славу за это Своей собственной всемо­гущей силе и суверенной благодати. Какими бы ни были обсто­ятельства и средства, и хотя мы настолько недостойны, все же Богу было угодно действовать именно так! Мы, очевидно, явля­емся людьми, благословенными Господом! Ибо здесь, в этом: уголке мира, Бог пребывает и являет Свою славу.

Итак, преподобный сэр, я представил большой и подробный отчет об этом удивительном действии; но все же, принимая во внимание, насколько многоразличными были Божьи действия среди нас, это всего лишь краткое изложение. Мне следовало бы послать его намного раньше, если бы мне не помешали бо­лезни в моей семье, а также и в моем теле. Это изложение, по­жалуй, оказалось намного больше, чем Вы ожидали, и, воз­можно, чем Вы бы предпочли. Я думал, что чрезвычайная при­рода этого действия и бесчисленные распространившиеся не­верные представления о ней, многие из которых, без сомнения, дошли и до Вашего слуха, заставили меня быть подробным. Однако я оставляю полностью на усмотрение Вашей мудрости использовать все это так, как Вы сочтете нужным: послать в Англию часть этого или всю рукопись, или ничего, если Вы не сочтете это достойным; в любом случае, распоряжайтесь этим по своему усмотрению, чтобы это принесло больше всего славы Богу и было в интересах религии. Если Вам будет угодно по­слать что-либо преподобному д-ру Гайсу, я буду рад, если это будет направлено ему, как мое смиренное желание, поскольку ему и прихожанам, которым он проповедовал, было так угодно интересоваться нами, они будут также думать о нас и у престо­ла благодати и искать там ради нас того, чтобы Бог не оставил нас, но наделил нас силой приносить плод в соответствии с на­шим исповеданием и нашими милостями; и чтобы наш «свет светил пред людьми, чтобы они видели наши добрые дела и прославляли Отца нашего Небесного».

Когда я впервые услышал о том, что преподобные д-р Уаттс и д-р Гайс обратили внимание на Божьи милости к нам, я вос­пользовался случаем, чтобы сообщить об этом нашим прихо­жанам в рассуждении на тему следующих слов: не может ук­рыться город, стоящий на верху горы. Увидев из письма, кото­рое Вы написали моему достопочтенному дяде Уильямсу, на­сколько внимательно д-р Гайс и его прихожане отнеслись к нам, я прочел эту часть Вашего письма прихожанам и потру­дился в меру своих сил пробудить в них должное отношение к этому. Прихожане были весьма заметно тронуты.

Я смиренно прошу Вас, преподобный сэр, о Ваших молит­вах за эту окрестность в ее нынешних меланхолических об­стоятельствах, в которые она погрузилась из-за Спрингфилдского спора, который, без сомнения, более всего остального, произошедшего здесь, положил конец славному действию, вы­звал предвзятое отношение к этому в окрестности и помешал распространению этого. Я также прошу о Ваших молитвах за этот город и особенно осмеливаюсь просить о них ради Вас, достопочтенный сэр.

Со смиренным почтением

Ваш послушный сын и слуга

ДЖОНАТАН ЭДВАРДС.

Нортгемптон,

6 ноября 1736 года.